В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Случалось, что в церкви царю делались доклады, и он тут же во время богослужения отдавал приказы — иногда насчет пыток и казней. Бывали случаи, что по приказу его иноки-опричники, даже не сбросив с себя монашеских мантий, вскакивали на коней и с дикими криками неслись грабить двор какого-нибудь опального боярина и чинить над ним кровавую расправу.

Свою жизнь царь разнообразил время от времени объездами, посещал монастыри, осматривал крепости, тешился охотами; особенно любил он медвежью травлю. Когда являлось в Москву какое-нибудь важное иноземное посольство, он приезжал сюда и торжественно, во всем величии своей власти, принимал послов в Кремлевской палате.

Когда все в трепете и в ужасе притихло пред страшной царской грозой; когда бояре даже у себя дома не осмеливались выразить вслух свой страх и скорбь, опасаясь слуг, часто доносивших и клеветавших на своих господ; когда все трепетало пред опричниками, жадно стерегущими свою добычу, тогда неожиданно раздался на Руси смелый голос, осуждавший непомерную жестокость царя. Беспредельна была власть государя: он был волен в жизни и смерти каждого подданного своего; правда и суд были в его руках; но и над ним была высшая Божья правда. Во имя этой-то правды и заговорил митрополит Филипп.

После митрополитов Макария и Афанасия, которые очень смиренно держали себя перед царем и только изредка осмеливались «печаловаться» об опальных, то есть просить царя о милосердии к ним, по воле царя в митрополиты был избран Филипп.

Он происходил из знатного боярского рода Колычевых. В малолетство Ивана Васильевича его взяли ко двору, но был он здесь недолго и тридцати лет удалился в Соловецкую обитель (на Белом море) и там постригся. Лет через десять возвели его в сан игумена. Филипп сделал для обители очень много и своими средствами, и распорядительностью: монастырь при нем достиг цветущего состояния; он соорудил две каменные церкви, кельи, больницы, осушил болота, устроил каналы, дороги и прочее. Молва о деятельном игумене самого отдаленного северного монастыря широко распространялась между православным людом. По делам монастыря Филипп посетил Москву в лучшую пору царствования Ивана Васильевича и понравился ему.

Когда царь вспомнил о Филиппе и предложил его в митрополиты, то все духовные и бояре сказали, что трудно было бы и найти более достойного пастыря церкви, чем он.

По царскому приказу он прибыл в Москву. Царь принял его очень милостиво, с большой честью пригласил к своему столу, но когда предложил ему принять сан митрополита, он отказался и смиренно просил отпустить его в Соловки. Царь настаивал. Тогда Филипп смело сказал: — Я повинуюсь твоей воле, но отмени опричнину: иначе быть мне митрополитом невозможно!

Государь разгневался. Казалось, дело не сладится, но епископы умоляли, с одной стороны, царя не гневаться, а с другой — Филиппа согласиться. Филипп уступил усиленным просьбам и даже согласился дать письменное обещание не вмешиваться ни в опричнину, ни в обиход царской домашней жизни. Верно, он надеялся, что и при этих уступках ему удастся много принести пользы родной земле. 25 июля 1566 года торжественно в Успенском соборе в присутствии царя совершилось поставление Филиппа в митрополиты.

На некоторое время наступила тишина; царь, казалось, воздерживался от жестокости; но это было лишь временным роздыхом… Опричники, посылаемые царем в Москву разведывать и наблюдать, нет ли измены, доносили ему, что их все избегают, словно язвы, что всюду, даже на улицах, умолкает разговор, лишь только завидят опричника. Опричников, разумеется, все и боялись, и ненавидели, как доносчиков, готовых лгать и клеветать, и как палачей, обагренных кровью сотен невинных жертв. Нетрудно это было бы понять и царю, но ему чудились всюду крамолы и измены, и в этом случае ему казалось, что в Москве готовится большой заговор… В это время князьям Вельскому, Мстиславскому, Воротынскому и Челяднину были присланы от польского короля и литовского гетмана призывные грамоты с приглашением перейти на сторону короля. Бояре предъявили эти грамоты царю и отвечали королю бранью и насмешками. Очень вероятно, что сам царь указал, как им ответить. (Быть может, и самые призывные грамоты были придуманы по его приказу, чтобы испытать верность бояр.) По этому поводу начались новые розыски. Первым трем боярам удалось на этот раз счастливо отделаться, но старик Челяднин пострадал. Царь особенно недолюбливал его, и на него было возведено между прочим нелепое обвинение, будто он хотел свергнуть царя с престола и сам сделаться царем. Есть известие, будто царь призвал Челяднина и в присутствии всего двора облачил его в царскую одежду и посадил на трон; затем, сняв шапку, низко и почтительно поклонился ему и торжественно произнес: — Здрав буди, великий царь земли Русской! Теперь ты принял от меня честь, какой искал! Но я имею власть сделать тебя царем, могу и низвергнуть тебя с престола! — и с этими словами вонзил нож в сердце несчастного старика.

Опричники умертвили и жену его. Затем казнили и мнимых соумышленников Челяднина, князей Куракина, Ряполовского, трех Ростовских; знаменитого полководца, князя Петра Щенятева, который думал спастись в монастыре, отрекшись от мира, замучили, по словам Курбского; князя Ивана Турунтая-Пронского — старика, служившего еще отцу царя, участника всех походов, утопили. Много знатных людей, родичей их и лиц, близких им, погибло в это время в Москве. На иных нападали опричники совершенно внезапно, когда те шли, не ведая за собой никакой вины, в церковь или в должность.

Опричники с длинными ножами и секирами рыскали по городу, отыскивая свои жертвы, и убивали ежедневно десятки людей на виду у всех. На улицах и площадях валялись трупы убитых: никто не осмеливался не только хоронить погибших, но даже выражать сожаление о них. Жители боялись даже выходить из домов своих.

Не мог снести этих ужасов митрополит Филипп. Он дал царю обет не вмешиваться в опричнину, но считал себя вправе давать царю пастырские советы, ходатайствовать, чтоб не лилась без суда неповинная кровь… Святитель отправился к царю и вел с ним тайную беседу. В чем она состояла — неизвестно, но убеждения Филиппа, очевидно, не подействовали на царя. Угодники его из духовных лиц стали ему наговаривать и клеветать на митрополита, которого царь и так уже подозревал в доброхотстве боярам.