В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Навербовал себе царь в свое «опричное» войско сначала 1000 молодых людей, но скоро это число возросло до 6000 человек. Верхом на лихих, борзых конях эти молодые удальцы в блестящем вооружении казались очень красивы; но скоро они стали всем земским людям и страшны, и ненавистны! Ужасную службу должны были они служить царю. По приказу его они привязывали к седлам собачьи головы и метлы: это было знаком того, что они должны, как псы, грызть царских лихоедов и выметать крамолу из Русской земли…

И для царя, и для царства дело необходимое искоренять всякое зло, находить лиходеев и отнимать у них всякую возможность творить лихо, необходимо крамолу выметать из своей земли. Так, наверно, думал царь, вербуя себе опричников, так, конечно, думали и многие новобранцы-опричники. Но беда в том, что вся их служба только в том и была, чтобы находить крамольников и изменников: кто из опричников их не находил, тот, стало быть, плохо свое дело делал; кто часто доносил, того хвалили за усердие и щедро награждали. Стали опричники усердствовать, чтобы не даром жалованье от царя получать, не напрасно его милостью пользоваться, старались во что бы то ни стало найти крамолу. Чуть кто покажется им подозрительным, на того и доносят. Многие опричники корысти ради пускались и на обманы, лгали на нелюбимых царем людей, винили их в небывалых винах, придумывали сами улики; а царь верил своим опричникам больше, чем кому-либо, — по их обвинениям, без настоящего суда, казнил обвиненных да еще часть имущества казненных давал в награду доносчикам. Ложный донос и клевета, таким образом, оказывались не только делом безопасным, но и очень выгодным: оправдаться оклеветанному без правого суда было очень трудно, а обвинителя царь хвалил за усердие и награждал… В этом и было главное зло. Вот почему опричники или кромешники (от слов: опричь и кроме), как звали их в народе, стали скоро всем и страшны, и ненавистны.

Царь не остался в Москве, а водворился в Александровской слободе. Тут были устроены большие царские палаты. Они были обведены рвом и валом, так что представляли настоящую крепость. Никто без ведома царя не смел ни въехать туда, ни выехать. Подле царского двора была слобода, где на отдельных улицах жили опричники, купцы и пр. В трех верстах от царского двора стояла воинская стража. Кругом слободы на большом пространстве тянулись дремучие леса.

Царь, видимо, решился вконец сломить боярство. Дед и отец царя покончили с уделами, собрали всю Русскую землю под властью Москвы, но зато в Москву собрались и потомки удельных князей, стали боярами у московских государей. Иван III и Василий III любили больше пользоваться услугами людей незнатных, выслужившихся, дьяков, и хоть приучили и знатных бояр княжеской крови преклоняться пред собою, но не очень-то доверялись им и явно недолюбливали их. Зато в малолетство царя Ивана именитые бояре подняли было голову, стали хозяйничать в государстве, но хозяйничали, на свою беду, дурно, своекорыстно; народ возненавидел боярское правление; завели бояре между собой, как их предки, удельные князья, споры и распри из-за власти, из-за мест. Царь приходил в возраст, а бояре по-прежнему своевольничали; хотели править его именем, тщеславились своим знатным происхождением, своими заслугами, ни во что не ставили государя, да притом и ненадежны были, готовы были ему изменять ради своих выгод. Понимал также царь, что ему, окруженному такими боярами, не утвердить такого самодержавства, какого ему хотелось. Он решился сломить боярство. К этому побуждали его и личная ненависть, и политический расчет: он хотел довершить дело своих предков, поднять власть государя на самую большую высоту, чтобы не напрасно говорилось в народе: «Един Бог на небе, един царь на земле». Недаром Иван Васильевич короновался царем; недаром любил он прописывать в грамотах длиннейший и пышный титул свой; недаром он старательно вычитывал из священных книг и летописей все, что касалось самодержавной власти, и даже производил свой род от римского императора Августа.

Непомерное властолюбие, страх за свою жизнь и ненависть к боярам — вот что побудило царя завести опричину, удалиться из Москвы, засесть в укрепленном дворце в Александровской слободе с надежными слугами, приняться за выполнение страшного своего замысла — истребить не только крамолу, но и все, что могло хоть сколько-нибудь мешать самодержавию, особенно же знатных бояр, дерзавших возноситься своим происхождением, искавших власти…

Александровская слобода скоро обратилась как бы в становище охотников, откуда отряды их время от времени выезжали на ловлю лиходеев и изменников. Сюда беспрестанно привозили добычу, и пред глазами царя производились страшные пытки. В ужасных муках иные из несчастных винились в небывалых проступках, взводимых на них опричниками, и тут же совершались над не повинными ни в чем беспощадные, мучительные казни… Кровавые зрелища пыток и казней губительно действуют и на мучителей: человеческое чувство у них тупеет, они дичают, кровь и мучения начинают им даже нравиться… Жестокость и страсть к кровавым зрелищам, очевидно, росли и в царе, и в приближенных его; ум его туманился; но совесть, видимо, по временам мучила его; он часто и долго молился, любил церковную службу.

Странная затея между прочим пришла ему в голову: задумал он обратить свой дворец в монастырь, выбрал из опричников 300 самых лихих, назвал их иноками, себя игуменом, князя Вяземского келарем, Малюту пономарем. Поверх своих блестящих кафтанов они надевали черные монашеские рясы, на головы скуфейки, или тафьи. Рано утром, в четвертом часу, царь ходил с царевичами и Малютою на колокольню и благовестил. Опричники-иноки под страхом наказания спешили к заутрене. Служба длилась до 6 или 7 часов. Царь в церкви сам пел, читал, молился и так усердно бил поклоны, что на лбу его оставались часто синяки. В 8 часов начиналась обедня; в 10 часов садились за братскую трапезу, за которой братия пила, ела досыта: всякого яства, вина и меду было вдоволь. Во время трапезы царь стоя читал вслух из поучительных книг или Библии, обедал сам он позже. Во время обеда любил беседовать со своими приближенными о вере и выказывал при этом очень большую начитанность и память. После обеда дремал или отправлялся в темницу смотреть на пытки; казалось, они забавляли его; нередко он возвращался с пыток веселым, разговорчивым, шутил. В 8 часов шли к вечерне, затем в десятом часу царь удалялся в свою спальню; здесь три слепца-сказочника по очереди рассказывали ему сказки, пока он не засыпал. Вскоре после полуночи он просыпался и начинал день молитвою…