Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»

– Берлогу?! Медведя? Чушь какая-то! Он же залег в спячку, какая может быть охота?

– Я тоже ничего не понял, – признался Леон.

– Это все?

– Да.

– Спасибо, то, что ты сообщил, очень важно. Как только получишь что-то новое на Люшкова или Угаки, сразу выходи на меня.

– Хорошо.

– Ну а теперь, попьем чайку. Я сейчас подогрею.

– Мне пора, Саныч, зачем лишний раз рисковать, – отклонил предложение Леон.

– Да, обстановка сложная, – согласился Дервиш и проводил агента на выход.

Возвратившись в комнату, он еще долго оставался на явочной квартире и ломал голову над сообщением Леона и той информацией, что ранее поступила от Сая и Ли. Их анализ наводил на мысль о том, что встречи Угаки с Люшковым, Дулеповым, Сасо и Такеока были связаны не столько с зачисткой Маньчжурии от советской агентуры, сколько преследовали более глобальную цель и она, вероятнее всего, находится на территории СССР. Свою оценку ситуации и предположения Дервиш доложил в Центр. На этот раз новый начальник разведки не стал рубить с плеча. Доводы резидента о целесообразности переносов сроков акции по Люшкову он принял и потребовал сосредоточить внимание резидентуры на выяснении цели приезда Угаки в Харбин и характера его встречи с предателем.

Для выполнения этой задачи Дервиш поднял на ноги всю разведывательную сеть, но так и не смог продвинуться ни на шаг. Ни Сай, ни Ли, ни Леон, несмотря на все их усилия, ничего нового о планах Угаки добыть не смогли. Операцию японской спецслужбы окутывала непроницаемая завеса тайны.

В Токио со всей серьезностью отнеслись к предложению Люшкова. Акция по устранению Сталина получила кодовое название «Охота на «Медведя» и была глубоко засекречена. После ее утверждения на самом верху Угаки возвратился в Маньчжурию и приступил к детализации план операции. Его замысел был дерзок и просчитан до секунды, да сантиметра. Люшков нашел то единственное уязвимое место, в, казалось бы, непробиваемой охране Сталина – мацестинскую водолечебницу. На ней отсутствовали постоянные посты и система сигнализации. Под охрану ее брали за несколько часов до его выезда с госдачи «Сосновая роща». Этим занималось всего несколько десятков человек. Они ограничивались внешним осмотром территории, помещений и выставлением временных постов. Им и в голову не приходило проверять канализационные трубы, выходившие на берег моря. Это и была та самая лазейка, через которую Люшков рассчитывал добраться до Сталина и уничтожить его. Для физически крепких и тренированных бойцов он и врач представляли легкую добычу. На время процедуры даже тени Вождя – начальнику личной охраны – Николаю Власику не дозволялось видеть его бренное тело.

К концу октября Люшков, Угаки, Такеока и Сасо, согласовав последние детали операции «Охота на «Медведя», занялись комплектованием группы боевиков. Их подбор поручили проверенному в деле начальнику белогвардейской контрразведки полковнику Азолию Дулепову. В его надежности можно было не сомневаться. Службу он начинал в московском охранном отделении под руководством знаменитого полковника Зубатова – и не без успеха. К концу третьего года на счету Дулепова был не один десяток загашенных бомбистов и спалившихся распространителей большевистской газеты «Искра». К началу 1917 года он дослужился до заместителя начальника отделения, и на погоны вот-вот должны были скатиться полковничьи звезды. Но произошла революция, и привычный для Дулепова мир полетел в тартарары. Лихолетье войны швыряло его от Москвы до Читы, а в 1921 году с остатками армии генерала Унгерна выбросило в Монголию. После нескольких лет скитаний Дулепов прибился к Харбину и служил всем подряд, кто платил за сожженные советские деревни, замученных пограничников и красноармейцев. В 1933 году его взяла под свое крыло японская контрразведка, и он в свои 57 лет, чтобы не оказаться на улице, лез из кожи вон, выискивая среди соотечественников советских агентов и подпольщиков-коммунистов.

Под стать Дулепову был его заместитель – ротмистр Вадим Ясновский. За ним тянулся длинный кровавый след от Омска до Иркутска. После разгрома армии адмирала Колчака он сбежал в Маньчжурию, прибился к банде атамана Семенова, принимал участие в налетах на советские погранзаставы и в карательных операциях против местных повстанцев. Его способности развязывать язык самым упрямым не остались без внимания Сасо. Он и направил Ясновского в контрразведку в помощь к престарелому Дулепову, а заодно, чтобы приглядывать за ним.

Новое поручение Угаки и Такеока подобрать группу террористов, но не столько оно, сколько щедрый аванс, выделенный на эти цели, добавили прыти Дулепову и Ясновскому. Они вывернули наизнанку свои картотеки, не поленились проехаться по базам подготовки боевиком атамана Семенова и Российского фашистского союза в Маньчжурии. Результатом их работы стал список на более чем 30 кандидатов – отъявленных негодяев и головорезов.

Не менее кипучую деятельность развил сам Люшков. Вместе с офицерами из инженерной службы Квантунской армии он подготовил проект мацестинской водолечебницы. С конца октября под его наблюдением в пригороде Харбина, на закрытой территории, под охраной японских солдат особая рабочая команда из числа корейцев и китайцев приступила к строительству секретного объекта, получившего кодовое название «Z».

Сам Угаки взял на себя наиболее сложный вопрос: проработку каналов вывода группы Люшкова в СССР. И здесь он рассчитывал на легенду и настоящий бриллиант в короне японской разведки, ее нелегального резидента на Дальнем Востоке капитана Каймадо. С минуты на минуту тот должен был появиться в особняке японской военной миссии.

Размеренный шорох напольных часов нарушал безмятежную тишину кабинета генерала Янагиты. В двухэтажном особняке и уютном дворике миссии, отгороженных от улицы высоким каменным забором, жизнь текла также тихо и размеренно, как десять, так и двадцать лет назад. Разведка не любит суеты и звона победных фанфар.

Угаки занял место на диване и, готовясь к предстоящему разговору, сверял свои мысли с записями в блокноте. Такеока расположился в кожаном кресле, со скучающим видом перелистывал страницы «Харбинского вестника» и бросал скользящие взгляды на генерала. Тот внимательно изучал материалы дела Каймадо – одного из самых опытных и удачливых резидентов японской разведки в Советском Союзе.

За скупыми строками на пожелтевших от времени страницах донесений агента, а затем резидента Каймадо, он же Де До Сунн, он же Пак, скрывалась захватывающая история человеческой жизни и поразительная по своей удачливости судьба разведчика. Он оказался единственным из более чем двух десятков японских агентов, заброшенных в Советский Союз в середине 1920-х годов, кто уцелел. В 1937 году ему удалось уйти не только от безжалостной «косы» советской тайной полиции – НКВД, но и ухитриться получить такую «крышу», о которой в чужой стране оставалось только мечтать агенту.