Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»

В тот год Каймадо рискнул, подставился на вербовку и стал секретным сотрудником управления НКВД по Приморскому краю Ситровым. Проявив высокую политическую бдительность, он выявил четырех замаскировавшихся «троцкистов», пробравшихся в руководство управления железной дороги, и «просигнализировал» куда надо. Там быстро «среагировали». После того, как «метла» НКВД прошлась по «железнодорожной верхушке», Каймадо-Пак вырос не только в должности, но и в секретной иерархии, став агентом-разработчиком «неблагонадежного элемента». Позже в НКВД высоко оценили его информацию о ревизионистских настроениях среди командиров китайской бригады, и после «зачистки пораженцев» рекомендовали не куда-нибудь, а в святую святых – в разведотдел Дальневосточного военного округа.

В этой части дела Янагита прервал чтение и обратился к Такеока.

– И что, русские сразу же задействовали Каймадо в качестве нелегального резидента в Маньчжурии?

– Нет, господин генерал, первоначально он использовался как агент-маршрутник. Дважды через окно на границе выводился на нашу территорию и занимался сбором информации о состоянии коммуникаций. Третий раз задействовался как агент-связник. В настоящее время является резидентом советской военной разведки в Маньчжурии.

– Сколько агентов у него на связи?

– Семеро: двое из них – это наша чистая подстава под русских, действия остальных мы полностью контролируем. От арестов воздерживаемся и дозированно подпитываем дезинформацией.

– Разумно, – согласился Янагита и возвратился к изучению материалов дела Каймадо. Не только профессиональный интерес, но и чисто человеческое любопытство заставляли его искать ответ на вопрос, что же привело армейского офицера в нелегальную разведку. Он нашел его в рапорте лейтенанта Каймадо.

В далеком 1922 году потомок древнего рода самураев отказался от блестящей военной карьеры в пользу неприметной службы в нелегальной разведке. Что заставило его сделать такой шаг? Верность рода Каймадо своему девизу: «Долг и Честь!», – или жажда подвига во имя «Великой Японии», которой горели многие юноши из благородных семей после позорного поражения от большевиков на Дальнем Востоке? Об этом могли сказать сам Каймадо и военный разведчик капитан Такасаки, давно ушедший в мир теней и сумевший разглядеть в нем будущего гения нелегальной разведки.

Сменив строгий военный мундир на замызганную корейскую дабу, Каймадо перевоплотился в молодого рабочего Де До Суна и активно включился в революционную борьбу. В 1923 году он, «спасаясь» от преследования полиции, вместе с группой революционеров, бредивших идеалами коммунизма, бежал из Маньчжурии в Советский Союз. Перед ГПУ он уже предстал Паком, после проверки, отделавшись легким испугом, вышел на свободу и активно включился в строительство социализма.

Ударный труд на железной дороге и упорство в изучении трудов Ленина и Маркса были вознаграждены, на третий год его приняли в комсомол и поручили руководить рабочим комитетом в поселке Нагорный. Вскоре на деятельного комсомольца обратили внимание старшие товарищи – коммунисты – и в 1929 году рекомендовали в партию большевиков, а затем направили учиться во Владивосток на рабочий факультет университета.

Свои первые шаги как разведчик-агентурист Каймадо – Пак сделал после третьего курса, когда проходил заводскую практику на паровозоремонтном заводе в Улан-Удэ. Он сумел добыть материалы о составе вооружения и степени защищенности бронепоезда. Возвратившись во Владивосток, Каймадо продолжил учебу, в 1933 году успешно защитил диплом и по распределению убыл в далекий Сталинград на химзавод № 92, на должность химика-технолога. Для дирекции завода инициативный и безотказный инженер стал настоящей палочкой-выручалочкой. За год работы Каймадо успел побывать в командировках на оборонных предприятиях Азова, Новороссийска, Сталино и Астрахани. Подобно «Летучему голландцу», он появлялся в разных местах: то в закрытых цехах завода «Баррикады», то на военных верфях, то на испытательных полигонах – и на свой страх и риск занимался разведкой. В неполные двадцать девять лет он самостоятельно провел три вербовки агентов в Сталинграде и добыл ценную информацию о производстве танков, а в Азове исхитрился скопировать чертежи пограничного катера. 17 листов отчета, подшитых в дело Каймадо, свидетельствовали о результативности его работы в тот период.

В 1934 году, по возвращению в Улан-Удэ, он восстановил связь с японской разведкой и передал резиденту Хая Си собранные материалы. Их содержание, а также две вербовки агентов, проведенные среди инженеров местного паровозоремонтного завода, произвели впечатление на руководство разведки. Ему доверили возглавить резидентуру в Забайкалье. Он стал самым молодым и перспективным резидентом в Советском Союзе. В течение последующих трех лет резидентура работала как швейцарские часы и добывала ценную информацию даже в тяжелейшем 1937 году.

Янагита, не дочитав до конца первый том дела на Каймадо, обратился ко второму, с его донесениями. В это время раздался звонок из приемной. Генерал отложил материалы в сторону, но так и не услышал окончания доклада. Каймадо знал себе цену и без приглашения появился в дверях кабинета. За его спиной бледным пятном отсвечивало растерянное лицо дежурного. Генерал поморщился, раздраженно махнул рукой – тот растворился в полумраке приемной – и немигающим взглядом уставился на резидента.

Угаки поднялся с дивана и с любопытством наблюдал за молчаливой «перестрелкой» генерала и капитана. Первым опустил глаза генерал и сделал шаг навстречу Каймадо. Они крепко пожали друг другу руки, затем Янагита представил Угаки и пригласил пройти в заднюю за кабинетом комнату, в ней был накрыт ужин. Пока генерал, Угаки и Каймадо занимали места за столом, Такеока погасил верхний свет и включил торшер.

В его свете жесткие черты Каймадо смягчились. В них, как показалось Такеока, проглядывала усталость. С последней их встречи, а это было год назад, когда русская военная разведка перебросила Каймадо в Маньчжурию, чтобы разобраться в причинах провала своей агентурной сети в Харбине и восстановить связь с теми, кто уцелел после разгрома, он заметно постарел. В уголках рта залегли глубокие складки, густая седина усыпала виски, а и без того жилистое, узловатое тело еще больше высохло и напоминало корень прошлогоднего женьшеня. Прежними в нем остались глаза: спрятавшись за сильно выступающими скулами, они, как и раньше, цепко смотрели на собеседника.

Янагита широким жестом провел рукой над столом и поинтересовался:

– Что будете пить, Каймадо-сан? Сакэ? Есть чо текусен кинпаку – золотое, есть михосакари баншку – серебряное. Или вино? Хачимито умишу – сливовое желтое, акай умешу – сливовое красное? А может, – на лице генерала появилась лукавая улыбка, – русскую водку?