Роман Газенко - Идеальный шторм. Технология разрушения государства

Для государства такая ставка охранных структур на беспринципных негодяев стала фатальной. Качество агентурной информации Азефа гарантировало относительно спокойную жизнь от теракта до теракта и парализовало чиновничью волю задавать неудобные для себя вопросы. Во-первых, уже заданный Троцким вопрос, только без революционного позёрства, а профессионально: как мог Азеф за все годы не провалиться в среде опытных конспираторов – революционных террористов? Ответ был крайне неудобен: Азеф доносил не обо всех мероприятиях. Значит… должен был последовать однозначный вывод о том, что он, как руководитель боевой террористической организации, причастен к остальным резонансным делам. Но – никаких последствий. Охранное ведомство вместе с государем возмущаются террором, но вынуть голову из песка и, стряхнув с себя наваждение от успешно предотвращённых преступлений, хотя бы элементарно подстраховаться и продублировать агентурную линию Азефа, ввести в игру с эсерами ещё одного контрольного агента – на это нет ни желания, ни воли.

И расплатой было не только физическое устранение верхнего административного эшелона государства. На фоне экономических потрясений в неуклонно нарастающих либеральных общественных настроениях недееспособность правоохранительной системы превращала государство и его главу в объект сарказма и развеивало иллюзии по поводу незыблемости системы. И далеко не случайно именно террористическая партия социалистов-революционеров станет одним из бенефициаров Февральского переворота, а эсер (с марта 1917 г.) Керенский войдет в состав Временного правительства и впоследствии станет главой правительства.

Пока же о грядущей катастрофе красноречиво свидетельствовали единичные «жертвы» режима, которые вызывали сочувствие как «борцы за высшую справедливость», а революционные организации, удостоверяясь в собственной неуязвимости и безнаказанности, радикализировали масштаб, формы и методы своей подрывной деятельности. И одновременно стали привлекательны для зарубежных спонсоров, заинтересованных в развале российского государства.

Политический кризис 1905–1907 годов, во время которого начались невиданные до того массовые выступления, приведшие к столкновению с полицией и войсками на улице главных городов Российской империи стал первым тревожным «звоночком» для царской власти и всего политического строя России.

Именно тогда со всей беспощадной ясностью обозначились два полюса формирования политической повестки дня. С одной стороны – правой, объективно необходимые реформы тормозили ультраконсерваторы, часто попахивающие откровенно шовинистическим душком. Это, в первую очередь, черносотенцы, которые готовы были проливать кровь, как свою, так и чужую за то, чтобы в стране вообще ничего не менялось. Но в условиях научно-технического прогресса, стремительного развития всего мира в начале ХХ века, застой был подобен смерти.

С другой, не менее решительно действовали ультралибералы, у которых все, что было связано с прошлым, настоящим и будущим страны, а также с русской культурой и Православием, вызывало озлобление и отторжение. В своих политических манифестах они утверждали, что «все без исключение российские правители были тиранами, единственной целью которых была эксплуатация народа».

Настойчиво повторявшийся на протяжении второй половины XIX века тезис об антагонизме общества и власти в конце концов убедил в этом не только потенциальных революционеров и некоторую часть образованной интеллигенции, но и заметную часть политической элиты.

В первый раз в России ярко проявился феномен «двоемыслия» – почти шизоидный выверт сознания, когда люди, получившие образование в государственных университетах, а иных тогда просто не было, подвизающиеся на стезе государственной службы, получающие деньги из государственных касс, употребляли все свои усилия, чтобы это самое государство уничтожить. И даже видели в том особый вид доблести.

Очень характерна в связи с этим история семьи Ульяновых. Отец семейства, Илья Николаевич сделал честную карьеру, служа Престолу и Отечеству верой и правдой. Он достиг чина действительного статского советника, что соответствовало 4 классу в Табели о рангах. Этот чин давал ему и его семейству потомственное дворянство. Это при том, что отец Ильи Николаевича происходил из крепостных крестьян. Так что самой историей семьи главного «могильщика» Российской империи опровергается тезис о якобы полном и безусловном подавлении народа и невозможности «вырваться из лап нищеты».

Хорошее получается «подавление», при котором сын крестьянина достигает высших должностных степеней и сам становится представителем правящего класса! Без всякой Конституции, профсоюзов, свободных СМИ и прочих якобы необходимых каждому государству для процветания институтов.

Уровень материального благополучия семьи Ульяновых был вполне достаточным для того, чтобы содержать большой дом, наемную прислугу и хозяйственные строения. Узнать, в каких «тяжелых» условиях «рождалась революция» в России, можно посетив музей в Ульяновске – он открыт по сей день.

Если копнуть всех основных героев революции, то настоящих пролетариев от сохи среди них будет раз-два и обчелся. Например, славные конники Ворошилов и Буденный были, действительно, из крестьян, но вовсе не они играли ведущую роль в организации маевок, и в повсеместном распространении сети подпольных ячеек.

Будущий революционер-экспроприатор Коба, Иосиф Джугашвили (Сталин), как известно, учился в Тифлисской духовной семинарии. Духовное образование получал и легендарный политический долгожитель, отец советской пищевой промышленности Анастас Микоян.

История семьи Ульяновых – яркий пример перевернутого сознания, который стал возможен в результате многолетней пропаганды разрушительных идей. Даже многие лучшие и образованные люди империи, которые, по идее, должны были стать ее опорой, на деле держали фигу в кармане. Точнее, даже не фигу, а увесистый булыжник – якобы, «орудие пролетариата».

Не были исключением и представители самых верхних этажей власти. Натравливая войска на безоружных демонстрантов, чиновники с чрезвычайной легкостью, точнее сказать, безответственностью относились к пресечению деятельности действительно опасных революционных организаций.

Даже если экстремист-подпольщик попадал в тюрьму или ссылку, то режим содержания политических заключенных был намного мягче уголовных преступников. Многие свои работы Ленин написал именно в тюрьме. Он мог свободно выписывать себе любые нужные для работы материалы и книги, публиковать статьи, быть в курсе последних новостей.