Георгий Березко - Ночь полководца

- Подожду еще и одна уйду, - решительно проговорила Маша.

- Как это одна? Вы разве не с эшелоном? - спросил Николай.

"Совсем еще ребенок, - подумал он растроганно. - Что ей делать на фронте? Зачем она здесь?"

- Я сама по себе, - сказала Маша так, словно в ее обособленности заключалось известное преимущество.

Сняв варежку, она поправила ушанку маленькой, не очень чистой рукой с недлинными пальцами - на их обломанных ногтях еще сохранился розовый лак. Не взглянув больше на Николая, она пошла к вокзалу.

- Погодите!.. Я с вами!.. - закричал он, повинуясь порыву, в равной мере рыцарственному и эгоистическому, боясь уже потерять эту девушку.

Через пять минут он и Маша остановились около каменного крыльца, наполовину погребенного под обломками. Большая замощенная площадь, простиравшаяся за вокзалом, была пустынна. С трех сторон ее серый квадрат замыкали пепелища домов, поваленные заборы, голые печные трубы, обугленные сады. Маша не нашла комбата, и Николай встревожился, что она действительно отправится в путь одна.

- Вы завтракали сегодня? Хотите есть? - заботливо осведомился он.

- Что за женский вопрос? - сказала Маша, и Николай обрадованно рассмеялся.

Поспешно скинув мешок, он расстелил на широких перилах салфетку, выложил несколько свертков и даже поставил маленькую солонку.

- Кушайте, прошу вас... - приговаривал он, извлекая из бумаги мясо, пирожки, мятные пряники, яйца. - Прошу вас...

- Ого-о! - протянула девушка удивленно.

- Представьте, мама разыскала меня на станции... В последнюю минуту... Мы даже не успели как следует поговорить...

- Это она? - спросила Маша, указывая на вышитые красными крестиками в углу салфетки инициалы "О.А.У.".

- Ну да... Она - Ольга Алексеевна... Кушайте же, - угощал Николай. Ах, если б вы знали, как не повезло мне в начале войны...

Принимая покровительство Уланова, девушка как будто подарила его доверием, и он теперь торопился познакомить ее с собой. Он рассказал, что из военкомата его направили первоначально в школу связи, где надо было пробыть больше года. Это его не устраивало, и лишь после многих усилий он, доброволец, добился отчисления на фронт.

- Понимаете, я не мог спокойно слушать сводки, - пояснил Николай.

- Я понимаю, - сдержанно заметила Маша.

- Это всякий поймет... Но маму я, кажется, не убедил... Кушайте, кушайте... Попробуйте мясо с пряником... Очень вкусно.

Ветер проносился над площадью, кружа мусор, роняя и вновь подхватывая длинные соломенные стебли... Несколько красноармейцев бесцельно блуждали в отдалении.

- Мама, наверно, всю свою карточку отдала тебе, - тоненьким голоском сказала девушка.

- Наверно, - согласился Николай с той интонацией беспомощности, в которой как бы слышался ответ: "Что же делать, если нас так любят..."

- Твои родители кто? - полюбопытствовала Маша.

- Служащие, как говорится... - Николай благодарно улыбнулся за это проявление интереса к нему.

Далее он поведал, что отец его врач, - сейчас он на Южном фронте, а мать - учительница, - она в Москве; что сестра его учится в седьмом классе, а сам он перешел в десятый, но что теперь не знает, когда удастся кончить школу.

- ...Война только началась, воевать нам придется много, - убежденно заключил Николай.

Маша, сощурившись, посмотрела на него. "Куда тебе воевать?" - как будто говорил ее взгляд. Однако вслух она произнесла:

- До самого Берлина?

- Обязательно...

Уланов привык уже к тому, что девушки слушают его обычно с большим сочувствием, нежели мужчины. И теперь он спешил сразу же высказать все, что новая знакомая, видимо, не подозревала в нем:

- Мы готовились к войне... Ведь правда? Мы не забывали, что нам придется драться за право свободно и разумно жить... Революционеры сражались за это с царизмом, потом с интервенцией... На нашу долю выпали фашисты... Только всего... Кушайте же... Вы ничего не едите.

Николай пододвинул к девушке пирожки.

- Они с вареньем... Прошу вас... - Он помолчал секунду. - Это похоже на эстафету... Она передается от поколения к поколению... Я словно по наследству вступаю в эту борьбу... Помните, у Маяковского?

Порозовев от удовольствия, он прочитал:

...Мы идем сквозь револьверный лай,

чтобы, умирая, воплотиться

в пароходы, в строчки

и в другие долгие дела...

- Ничего себе... - сказала Маша.

- И только? - поразился он.

- Я люблю, чтоб стихи были красивые... Я песни еще люблю - "Каховку", "Землянку".

Ветер отворачивал полы шинели Маши, и девушка то и дело придерживала ушанку.

- А это разве не красиво? - закричал Николай. - И это не только красиво... Это у меня главный тезис. - Он смотрел на девушку так, точно умолял разделить с ним его волнение. - Слушайте:

...Чтоб жить не в жертву дома дырам,

Чтоб мог в родне отныне стать

отец, по крайней мере, миром,

землей, по крайней мере, - мать.

Умолкнув, он улыбнулся доверительно и неловко.

- Спасибо за угощение, - сказала Маша и соскочила с перил. - Вкусные пирожки печет твоя мама.

- Ах, черт, чуть не забыл!.. У меня еще конфеты есть... - и Николай протянул кругленькую металлическую коробочку. - Кисленькие... Вы любите?

- Не очень, - сказала девушка.

Все усилия Николая понравиться привели лишь к тому, что он показался ей неестественным, самонадеянным без достаточных оснований, а главное подозрительно высокопарным.

"Форсит", - думала с неодобрением Маша, посасывая леденец.

- Ну, я пошла, - объявила она.

- Слушайте, идите лучше с нами, - попросил Николай.

"Что если я понесу ее мешок, принято ли это в армии?" - подумал он.

- Зачем это? - подозрительна спросила Маша.

- Фронт... Незнакомые места...

- Какой же это фронт?

- Ну, все-таки... А вы хоть и вооружены... - Николай не окончил, иронически глядя на крохотную кобуру, подвешенную к поясу девушки.

Маша потрогала револьвер и вдруг коротко рассмеялась.

- Девчата в госпитале пристали: "Отдай, отдай... Не разрешается с личным оружием в палате..." А браунинг у меня под тюфяком лежал. Я его вынула и говорю: "Смотрите, заряжено... Для вас шесть, для меня лишь одна..." Сестры только ахнули и - в стороны...

- Вы были ранены? - испуганно спросил Николай.

- Отлежалась, - сказала Маша.

Она быстро сбежала по ступенькам, оглянулась, и ветер как бы понес ее...

- Мы еще встретимся! - крикнул вдогонку Николай.

- Лучше не встречайся со мной, лучше тебе целым остаться! - весело откликнулась девушка.

Уланов некоторое время сидел еще на крыльце, задумчиво приканчивая пирожки. Перед глазами его зиял прямоугольник вокзальной двери и виднелась внутренность здания. Перекрытия, синеватые от окалины, свисали там в пустоте гигантскими пучками. Смутное Недовольство собой овладело Николаем, и он готов был уже упрекать себя за излишнюю болтливость. Незнакомый красноармеец с фиолетовым лицом присел поблизости, и Николай предложил ему разделить остатки завтрака. Неожиданно на площадь густо повалили красноармейцы. Раздалась команда строиться, и Николай торопливо, кое-как уложил свой мешок... Вскоре рота, в которой шагал Уланов, вышла на шоссе, лежавшее сейчас же за поселком...