Филип Коломб - Морская война

Рисунок 7 представляет такие же данные для суждения о крейсерах, какие рисунок 6 дает о линейных кораблях, – он показывает рост их дифференциации. И здесь, заметив, что таблицы составлены по тщательным сведениям, сообщаемым Джеймсом в его морской истории, мы должны сказать, что Джеймс не делает ясного различия между линейными кораблями и крейсерами до 1803 г. Это обстоятельство является следствием старого наследия, идеала хаотических сражений, который совершенно исчез с горизонта длинных морских войн между Францией и Испанией.

На рисунке 7 мы можем проследить с большой легкостью стремление дифференциации между крейсерами. Подобно тому как слабейший линейный корабль постепенно исчезает, унося с собой и корабль переходного типа, так и сильные 40 – 44-пушечные фрегаты, никогда не бывшие очень многочисленными, сходят со сцены, чтобы увеличить и упрочить пробел, который отделяет линейный корабль от крейсера. Но когда этот пробел достаточно обозначился, тот класс крейсеров, который должен был специально сопровождать флот и который стоит ближе всего к этому пробелу, начинает возрастать.

В течение обеих войн все время замечается упрочение позиции 38– и 36-пушечных фрегатов. В 1809 г., когда наш флот достиг максимума своей силы, в нем числилось в кампании сорок четыре 38-пушечных фрегата и тридцать пять 36-пушечных, а в следующем году они достигли высшего своего развития, когда число 38-пушечных фрегатов дошло до 48, а 36-пушечных – до 49.

Но рядом с этим ростом шло уменьшение в числе судов, носивших от 20 до 32 орудий. Тогда как в 1798 г. численность этих слабейших фрегатов относилась к численности сильнейших как 74 к 55, в 1810 г. отношение изменилось на 54 к 97, а в 1813 оно сделалось равным 38 к 86. Как только пробел между линейным кораблем и фрегатом определился отчетливо и прочно – начал устанавливаться естественный и соответствующий ему пробел в силе между фрегатом и легким крейсером, и тогда, как это показывает нам рисунок 7, в нашем флоте заняло место огромное увеличение числа этих легких крейсеров.

В 1809 г. в кампании насчитывалось 147 крейсеров 20-пушечных и более сильных; но крейсеров, носивших менее 20 орудий, не считая бомбардирских и специальных судов, числилось в кампании не менее как 403. И судя по ходу наших кривых, на службу этих судов с самого начала обнаружился спрос, непрерывно продолжавшийся до тех пор, когда количество их достигло вышеприведенного огромного числа. После 1809–1810 гг. мы можем сказать, что обеспечили за собой обладание морем неприступным фронтом нашей линии баталии. Торговый флот неприятеля не смел показаться, и риск последствий нападения на нашу торговлю был так велик, что попытки неприятеля беспокоить ее почти прекратились.

Я проследил дифференциацию морской силы в Англии через все ее перемены; при этом выяснилось: 1) штат классных судов, постоянно развивавшийся и доведенный почти до полного совершенства в конце наполеоновской войны, есть штат устойчивый, т.е. для морской войны существенно, чтобы линейные корабли были определенного одинакового типа, – ни самой большой силы, какую только можно придать им, ни ощутительно меньшей силы против этого типа; 2) должен был установиться класс судов, совершенно неспособных померяться силами с линейным кораблем и вооруженных отнюдь не так, чтобы даже осмелиться на такую попытку, но прочной постройки и быстроходных, главное назначение которых – сопровождать флот. Из вышеизложенных рассуждений не видны основания, почему бы и этот тип судов не установился определенным, однообразным. Затем, кажется, как будто бы следующий тип мог спуститься в силе значительно ниже класса, сейчас упомянутого, однако его индивидуальная слабость должна была выкупаться его многочисленностью.

Крымская война едва ли может назваться морской войной, но если бы она и была таковой, то переходы от паруса к пару и от колес к винту извратили бы выводы непрерывной статистики для этого периода; но нелишне заметить, что данные и этой войны не идут вразрез с данными рисунка 7, так как на театре действий появилось 155 малых паровых судов, канонерских лодок – класс до тех пор неизвестный.

Так как нет более полного примера попыток приобрести обладание морем с этой конечной целью, чем тот, какой представляют англо-голландские войны, то я проследил возможно полно их историю и обратил специальное внимание на методы, каких держались в этих войнах обе стороны. Надо помнить, что в этих войнах не было дальнейшего объекта действий ни в целях Голландии, ни в целях Англии. Обе нации в широкой мере зависели в своем благосостоянии от морской торговли, и если бы одна нация успела в приобретении такого обладания над морем, которое обеспечило бы ей полный контроль над торговлей другой, то эта последняя была бы, вероятно, тем самым поставлена на колени. Голландия так хорошо сознавала это, что во второй и третьей войнах она почувствовала необходимость временно «задушить» свою торговлю с тем, чтобы более свободно состязаться за прямое обладание морем или, по крайней мере, помешать Англии приобрести такое обладание, которое могло бы дать последней постоянный контроль над голландской торговлей. Ее политика была так успешна, что она предотвратила совершенно завоевание моря Англией и укоротила войны сильным и настойчиво сопротивлявшимся фронтом, какой она всегда способна была показать.

Но мы видели, что обе нации желали перенести войну с моря на сушу, как только временное обладание им позволяло делать попытки к этому. В различное время обе нации сажали на суда войска, которые действительно высаживались Голландией на берег, когда ошибочная политика со стороны Англии давала ей обладание морем, достаточное для таких операций. Правда, что ни на том, ни на другом берегу Северного моря идея операций на суше не заходила далее усилий испуга и разорения страны в непосредственном соседстве с берегом. Но, предполагая, что обладание морем было абсолютно в руках одной стороны и что одного его не было достаточно для достижения требовавшихся условий, можно думать, что та сторона, которая была «в силе», могла иметь целью более постоянное занятие территории, опираясь на море, как на базу для продовольствия. Если население одной нации значительно превышает население другой и если пропорционально этому береговые силы ее могущественнее, то конечной целью этой нации могла бы быть военно-сухопутная экспедиция. Завоевание территории могло бы быть целью войны, и на обладание морем можно было бы смотреть не как на конечную цель, а как на средство для достижения цели. Можно думать, что если бы военная сила была неизмеримо больше с одной стороны, чем с другой, то более могущественная нация могла бы окончить войну тем родом внезапного завоевания, которое, если оно предпринято в широком масштабе, называется вторжением или нашествием, причем без заботы о постоянном обладании морем. Могла бы даже явиться идея, что громадность силы и внезапность ее высадки способны позволить сделать завоевание и закончить войну с быстротой, достаточной для того, чтобы устранить дальнейшую необходимость в морских путях сообщения, а поэтому устранить и вопрос об обладании морем даже на время, осуществив вторжение неожиданно или путем какой-либо уловки.