Владимир Бонч-Бруевич - Знамение времени - Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса (Впечатления Киевского процесса)

Вот воистину смиренная жертва убийц!

Было бы хорошо, если бы это был бред сумасшедшего. Но, к величайшему горю, вся эта неумная фантазия является мнением эксперта, и она давит на совесть присяжных, обременяет участь неповинного подсудимого, долженствующего отвечать за тысячелетнюю многострадальную историю народа.

Из многочисленных свидетельств можно представить совершенно иную картину убийства, но такую, как нарисовал Сикорский, никак нельзя. И одно уж это говорит нам о ничтожности этой психиатрической экспертизы, не умевшей разобраться в самых простых пустяках, не говоря уже о психологии убийц и всего этого процесса.

Но этот добродушный старичок, этот изнемогающий Сикорский становится совершенно иным, - злым и хитрым, - как только коснулось дело ритуальности. О, тут он загоготал гусем: откуда прыть взялась...

И вся его экспертиза, являясь сплошным недоразумением с научной точки зрения, дышит таким человеконенавистничеством, таким изуверством, что, право, трудно себе представить, как могут жить люди с такими речами на устах, с такими мыслями и чувствами в сердце, тем более тогда, когда обе ноги уже по колено стоят в гробу и дни жестокой жизни избавительницей смертью сочтены окончательно...

LXV.

Эксперт, который ничего не знает.

Совершенно подстать Сикорскому ксендз Пранайтис. Не только вся Россия, но и весь мир ждал выступления этого единственного эксперта обвинения с духовной стороны, выставленного обвинителями по процессу Бейлиса.

И как не ждать: ведь мы все должны были услышать, должны были узнать с доказательствами от всемирной науки, {165} от текстов священного писания и всей еврейской письменности, именно то, чего нет на свете. Согласитесь сами, что выступление смиреннейшего отца Пранайтиса должно было создать "большой день" в киевском окружном суде...

Но грянул гром, да не из тучи...

Как хорошо, что именно в этом процессе участвует представитель средневековой инквизиции.

В черной сутане, бритый, хитрый, мстительный и жестокий, он выступает здесь, в суде, при свете XX-го века, выступает так, как когда-то выступали его предки в давно прошедшие, полные ужаса и крови, времена.

Помните, когда эта хранители святости, выходящей из Рима, распаленные страстью холостых людей, живущих вдали от женского общества, находили удовлетворение своим бушующим, разнузданным помыслам в жестокости, мучениях и крови тех, на кого легче всего было поднять руку: сектанты, ведьмы, колдуны, евреи - вот их пожива, вот их отрада. О, как были изобретательны они в своем изуверстве! О, как любили они пытать и терзать, эти католические монахи, терзать людей, особенно женщин! Ведь, здесь, в застенке, было все возможно. Здесь, в застенке, рукою палача срывались одежды с красавиц-девушек, с женщин, полных сил и чистоты, и они, эти служители алтаря, упивались редким зрелищем обнаженных женских тел. Как истинные развратники, дошедшие до грани сумасшествия, в терзаниях и унижениях тех, кто был незапятнан в своей чистоте, в терзаниях особенно женщин и девушек находили они чудовищное удовлетворение своих страстей и сатанинской похоти.

А потом? Потом, когда тела превращались в груду изможденного, исковерканного, страдающего человеческого мяса, издающего стоны и вопли, от которых и до сих пор содрогается мир, они, эти святые отцы римской церкви, шли дальше, через пытку к костру, где их пир, этот пир хуже, чем людоедский, завершался безумной оргией, безумной пляской вокруг тех, кто погибал в пламени огня, в вихре и стоне крутящегося дыма...

С песнями, с кликами сатанинского восторга, схватившись рука за руку, служители алтаря, католические монахи, крутились, летали, как демоны, озаряемые пламенем {166} костров, на которых жгли людей, жадно вдыхая запах крови и шипящего на огне человеческого мяса... И они, эти изверги рода человеческого, осмеливались поднимать распятие Христа, протягивать его к кострам, как бы становясь под защиту того, кто был всепрощающим другом несчастных, братом больных и убогих, утешителем голодных и страдающих...

Образ человеческий теряли они, эти обезумевшие, осатанелые монахи, подхватываясь вереницами, все быстрей и быстрей, кругом-кругом без конца и счета, до полного изнеможения, носились они черными змеями, вокруг принимавших мученическую смерть невинных жертв их безумства.

Их охрипшие голоса оглашали площади казни, сливаясь в хор иступленного пения:

Ognum gridi, com'io grido Sempre pazzo, pazzo, pazzo!

Перед господом смиритесь,

Пляшите, не стыдитесь,

Как царь Давид плясал,

Подымим наши ряски

Смотрите, чтобы в пляске

Никто не отставал.

Опьяненные любовью

К истекающему кровью

Сыну бога на кресте,

Дики, радостны и шумны

Мы безумны во Христе.

Мы крестиками машем

И пляшем, пляшем, пляшем,

Как царь Давид плясал.

Несемся друг за другом

Все кругом, кругом, кругом,

Справляя карнавал.

Попирая мудрость века

И гордыню человека.

Мы, как дети в простоте

Будем божьими шутами,

Дурачками, дурачками,

Дурачками во Христе.

(Д. М е р е ж к о в с к и й "Воскресшие боги. Леонардо-да-Винчи", стр. 217.)

И вот духовный потомок этих-то людей, проливших неисчислимые потоки крови, потомок тех, кто замучил и {167} сжег сотни тысяч людей, католический ксендз Пранайтис пришел в русский суд и заявил требование на еврейскую кровь. Кровь, пролитая духовными его отцами, подмывает и тревожит его и ему самому нужно хоть, чем-нибудь удовлетворить эту жажду крови, жажду ненависти и человеконенавистничества. И он осмелился нанести оскорбление и суду, и обществу, и всей России, придти и заявить, что пытки - это хорошо, они были и будут. Пытками достигалась истина... Даже Замысловский и тот покривился.

И я посмотрел на подсудимого, на Бейлиса, который не то с ужасом, не то с недоумением смотрел на этого священника в католической сутане...

О, как бы был счастлив этот ксендз Пранайтис, если бы немножечко поднять этого Бейлиса на дыбу, немножечко пожечь, подсмолить, подкурить, потянуть туда-сюда, забить под ногти гвозди, пронять утомлением - вот такая экспертиза, вот она ему со плечу, а то, поди пожалуйста, требуют знание книг, переводов каких-то текстов... Зачем все это? Конечно, он обнаружил полное невежество, конечно он явился сюда совершенно ничего незнающим! Да не все ли это равно? Ведь, судят еврея, а для него, Пранайтиса, этого достаточно, чтобы обвинить Бейлиса с чем угодно.

Что можно было представить более позорного, чем это выступление католического ксендза, так постыдно посрамившего ту религиозную организацию, к которой он принадлежит. Много грехов лежит на душе и совести всемирной римско-католической организации, и народы, особенно Западной Европы, не только долго, но и всегда будут помнить тот гнет, то унижение, которые широкой рекой целые столетия лились из всесветной столицы, откуда поднимался над миром "зверь из бездны".