Мариан Брандыс - Племянник короля

"Замойский запомнил это на всю жизнь и потом всегда, когда у меня была надобность, предоставлял к моим услугам свое огромное состояние. Этот пример, коему старались следовать и другие, давал мне возможность совершать всякие сделки и необычайно удачные покупки, для коих я не мог бы получить помощь ни от короля, финансы которого находились в плачевном состоянии, ни от отца, который и без того жил не по средствам. Кредит, предоставленный мне разными лицами, привел к тому, что вскоре мои расписки на амстердамской бирже принимались лучше векселей коронованных особ".

После пожалования староств, которые ему достались в связи с первым разделом Речи Посполитой, это был уже второй случай, когда князь Станислав с выгодой использовал для себя сложные политические ситуации.

ДЕЛО ТИЗЕНГАУЗА

В момент наивысших жизненных успехов на князя Станислава падает мрачная тень трагического дела Тизенгауза.

В то самое время, когда королевский племянник оптом скупал земли на Украине и пожинал стихотворные восхваления за свои крестьянские реформы, в Городнице под Гродно по вине Понятовских закатывалась звезда человека, который много лет старался вытянуть Польшу из экономической отсталости.

Антонию Тизенгаузу, надворному литовскому подскарбию [Королевский казначей. - Прим. перев.], самому выдающемуся министру Станислава-Августа, не везло - в отличие от князя Станислава - на поэтов. Даже безотказный Трембицкий, услужливый певец всех знаменитостей своего времени, не посвятил ему, насколько мне известно, ни одного из своих панегириков.

Тем более, что жизнь выдающегося инфлянтца, история его взлета и падения могла послужить темой только для трагедии. Для трагедии в истинно польском духе.

Антоний Тизенгауз в ранней молодости сердечно подружился с будущим королем Станиславом-Августом Понятовским. Оба вместе воспитывались в Волчине и там же вместе вникали в первые тайны политики. Вместе усваивали программу прогрессивных реформ Чарторыских, вместе мечтали о цивилизации Польши и освобождении ее от саксонской анархии [Период, когда на польском престоле находились саксонские курфюрсты Август II (1670 - 1733) и Август III (1696 - 1763). - Прим. перев.]. Вступив на трон, СтаниславАвгуст, великолепно знавший хозяйственные и организационные таланты приятеля, сразу доверил ему должность надворного литовского подскарбия. Должность эта не относилась к самым высоким в государстве, но значила много, поскольку с ней было связано управление огромными королевскими владениями в Литве, называемыми тогда "столовыми имениями", или "экономнями". Управление этими владениями велось на основе полной доверенности в финансово-хозяйственных делах и давало управителю возможность влиять на личную казну монарха, а тем самым и на него самого. Наделенный властью, финансами и безграничным доверием короля, Тизенгауз приступил к делу. План его был ошеломляюще грандиозный, величественный, патриотический! "Инфлянтский дьявол" решил мановением руки сделать Польшу независимой от иностранных государств - в рекордно короткий срок создать в земледельческой отсталой стране все отрасли промышленности, существующие в других странах Европы.

Но этот дерзкий план превышал возможности одного человека, даже столь выдающегося, как Тизенгауз. Гениальному недоучке недоставало теоретических знаний и практического опыта, не хватало терпения и прежде всего прозорливости зрелого государственного деятеля.

Благие намерения, достойные патриотического замысла Сташица [Станислав Сташиц (1755 - 1826) - выдающийся польский политический деятель, писатель и философ, сторонник радикальных реформ. - Прим. перев.], были осуществлены слишком поспешно, методами, до удивления напоминавшими барские фантазии Кароля Радзивилла.

Оба центра литовских экономии - Гродно и Шавли (Шауляй) - наполнились толпами разноязычных специалистов, выписанных за хорошие деньги из-за границы, людей не всегда компетентных, и добросовестных, часто просто авантюристов. Тысячи королевских мужиков, во многих случаях уже освобожденных до того от барщины и переведенных на оброк, погнали обратно на барщину - строить, в условиях еще худшего гнета и более суровой дисциплины, чем до оброка. Крестьянских и мещанских детей силой отрывали от родителей, чтобы принудительно делать из них промышленных специалистов в Гродненской академии, возглавляемой французским профессором Жильбером из Лиона, или танцоров и певцов для придворного балета, руководимого балетмейстерами Морелли.

Строил Тизенгауз в темпе, по тем временам молниеносном, но не очень толково, почитая для себя делом чести вводить в Литве каждую новинку, о которой слышали люди, возвращающиеся из-за границы, даже не задумываясь над действительной надобностью того или иного нововведения. За пятнадцать лет он построил двадцать три фабрики и два больших фабричных поселка в Лососне и Городнице под Гродно. На этих фабриках производились самые разные вещи - и предметы первой необходимости, и предметы самой изысканной роскоши: сукно, полотно и персидские ковры; шляпы, чулки и золотые галуны для офицеров; шпильки, иголки и голландские кружева для дам; современные кареты и игральные карты. Он ставил мельницы, пивоварни, маслобойни, механические мастерские, красильни для тканей и кожи. Открывал собственные текстильные магазины и галантерейные лавки. Это была революция, какой окружающая Гродно литовская пуща не видала со времен, когда в ней по приказу литовского князя Ягеллы разрушали алтари языческих богов.

В первые годы великой стройки делу Тизенгауза сопутствовала поддержка всех прогрессивных людей Польши. Новые промышленные поселения под Гродно приводили поляков и литвинов в изумление небывалым размахом и сверхсовременным стилем. "Лососня предстала передо мной местом настоящей цивилизации, - восхищался прогрессивный публицист Юзеф Выбицкий. Городница могла бы находиться и в Голландии".

Несколько иначе относились к делу Тизенгауза наблюдатели более объективные и искушенные. Английский путешественник Кокс, который в это время посетил промышленные районы под Гродно, заметил нелепость сосредоточения в одном месте слишком многих фабрик и организационный хаос, характерный для этого большого предприятия. На лицах людей, "работающих по принуждению, а не по желанию", он видел такую глубокую тоску, что сердце его разрывалось от боли.

Впрочем, даже сам Юзеф Выбицкий, пламенный сторонник и апологет Тизенгауза, вынужден был позднее со скорбью признать, что подскарбий "...не шел к зарождению и развитию культуры постепенно, а хотел в литовских пущах сразу цветущую Голландию зреть, каковая веками исподволь к своей зрелости подымалась". Тогда как "...наша земля не была еще предуготована принять брошенные в нее семена стольких экономическо-политических благ. С одной стороны, зависть, с другой темнота, неприятельница любой, самой полезной новости, ополчились на дело подскарбия, а когда он, стремясь проложить прямые дороги и расчистить изгнившую глухую пущу, затронул родовые гнезда магнатов, то сразу поднялся вопль: "Тизенгауз тиран, Тизенгауз деспот!"