Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

— Слушайте, Тоня, — сказал я, — а ведь Николай все равно к вам не вернется.

Я боялся поранить ее, но хотелось расставить все на свои места, чтобы не жила она напрасной надеждой.

— Знаю… — спокойно сказала Тоня. — Это дело решенное. Окончательно. Да и что теперь говорить?! Выхожу замуж… Сыграем свадьбу и уедем. Насовсем…

— Счастливый путь, — сказал я. — Счастливый вам путь, коллега. И спасибо за помощь. Поступайте, Тоня, на юридический. Правда, поступайте, я не смеюсь…

Я-то не смеялся, а вот она улыбнулась:

— Что вы!.. Куда уж теперь?.. Поздно! Буду растить детей…

1969

Галя Портнова и Слава Бельский жили в маленьком городе, где все знают друг друга чуть ли не по имени и где ничто не проходит незамеченным — ни беда, ни радость. Их дома стояли на одной улице, и они встречались, наверное, каждый день — в таком городке разминуться трудно.

Они встречались, здоровались и, не задерживая шага, расходились. Не друзья, не враги, даже не знакомые — просто соседи. Так получилось, может быть, оттого, что Слава был юноша слишком серьезный, целиком поглощенный физикой и шахматами и на девчонок — он часто повторял это — времени не хватало. Может быть, мешала разница в возрасте. Галя была на два года моложе его, а в пору юности два года немалого стоят.

Пока существует мир, никто еще не узнал, как прокладывается путь от одного сердца к другому. Сегодня ты этого человека даже не замечаешь, а завтра он для тебя всех дороже. И когда случается так, это зовется любовью.

Так случилось с Галей и Славой.

Однажды Слава — к тому времени уже студент-третьекурсник — приехал зимой на каникулы. Собралось много ребят — все студенты, вчерашние приятели, из одного класса, которых судьба разбросала по разным вузам. Дважды в году встречались они теперь друг с другом — зимою и летом, — и, ясное дело, хотелось быть вместе, хотелось петь, дурачиться, веселиться. Каждый день танцевали до ночи, а потом, чуть вздремнув, убегали на лыжах. На одной из вечеринок оказалась и Галя. К «взрослым» ее пригласили впервые — раньше считалась она малолеткой, не доросшей до такого солидного общества. Теперь уже и она стала студенткой, хоть и первого курса, но все же студенткой, тоже приехала на каникулы, и кому-то — не Славе — пришла в голову мысль ее позвать.

Домой провожал ее Слава. Возле калитки, прощаясь, вдруг сказал:

— Я люблю тебя, Галя.

И она ответила:

— Я тоже.

Легкомыслие? Глупость? Ветер в голове?

Может быть… Но так было.

Они целовались, прощались, расходились, возвращались опять, и все начиналось сначала. А впереди четыре дня, целых четыре дня! С утра они надевали лыжи и уносились в ближнюю рощу. И опять был не знающий удержу бег наперегонки, буйный свист в ушах — то ли от ветра, то ли от счастья, сугробы, в которые хочется столкнуть друг друга, и снежки, которыми нужно друг в друга попасть. И эти остановки с разбегу — чтобы поцеловаться.

А потом вечера в натопленном домике, танцы вперемежку с шутками и провожания, которым нет конца.

Каникулы кончились. Слава уехал в Москву, Галя в Воронеж. И тогда, как водится, в оба конца стали летать письма, сокращавшие расстояния и сжимавшие время. И оно сжалось, сжалилось, поторопилось, пробежало — наступило лето, а с ним — два месяца новых встреч.

Все повторилось снова, только вместо лыжни была искрящаяся гладь реки, а вместо снежков — еловые шишки. Все повторилось снова, только в тысячу раз лучше, потому что зима осталась воспоминанием, а эти летние встречи были сейчас, сегодня, на самом деле…

Все знали, что Слава Бельский «ходит» с Галей Портновой. И родители — тоже. Нет, они не были против. Они лишь учили уму-разуму. И шутили.

— Портнова? Манная каша, — весело отозвался Славин отец, когда жена сообщила ему «приятную новость». — Размазня… Что старые, что молодые… Все на одну колодку! Все!..

— Объясни… Не понимаю… — взорвался Слава.

— И не поймешь! Мне что: гуляй! Бесись, пока молод. В Москве, видать, девчонки тебе не ровня. Ищешь, какая попроще. Подурей…

У Галиной мамы был свой подход. Очень оригинальный. И неотразимый.

— В твои годы, моя девочка, я о любви и не думала. Лямку тянула. А тебе все условия созданы. Только учись! Вот кончишь институт, тогда и влюбляйся. Никто тебе слова не скажет.

Галя молчала, и мама принимала это за добрый знак: мотает на ус.

— Худа ребенку своему ни одна мать не желает. Только добра… Ты мне веришь?

— Верю! — кивала Галя и торопилась скорей улизнуть: на углу ее ждал Слава.

В ноябре, когда до каникул оставалось еще месяца два, Галя нежданно заявилась домой. Набравшись смелости, она призналась, что ждет ребенка.

Семейный совет заседал всю ночь. Отец мерил комнату большими шагами, демонстративно зажав уши, чтобы не слышать криков и слез. «Ведь я же говорила!» — срывающимся голосом восклицала мама и с хрустом заламывала руки.

Галя ждала ребенка. Рановато, конечно… Она не была еще к этому готова — ни физически, ни морально. И не радость испытывала она, а недоумение и испуг.

Но в общем-то трагедии не случилось. Несколько преждевременно произошло то, что рано или поздно неизбежно происходит, когда люди любят друг друга. Такова жизнь.

Родители Гали решили иначе. Случившееся показалось им страшной бедой, которая обрушилась на семью. Воображению рисовались насмешки и сплетни, позор, который будет преследовать их всю жизнь.

Утром мама сама отправила телеграмму: «Слава, приезжай немедленно. Галя». Через несколько часов телеграмма вернулась с пометкой: «Адресат выбыл».

Семейный совет собрался снова. Злополучная телеграмма переходила из рук в руки. Мнение было единым: Слава сбежал. Милый, любящий Слава, говоривший такие ласковые слова, не выпускавший ее рук из своих, бесчестно обманул Галю, бросил, скрылся. Галя не хотела этому верить. Она мотала головой, сдерживая подступающие слезы, но мама потрясала телеграммой, шепча: «Подлец», и Галя молчала. Ей нечего было сказать.

— Что делать? — мама трясла Галю за плечи. — Отвечай же: что делать?

— Не знаю…

— Не знаешь?! — В мамином голосе звучала угроза. — А т о г д а — знала? Ну, говори!..

— Надо пойти к Бельским, — вмешался папа. — Объясниться… Люди ведь, в конце-то концов…

Мама трагически расхохоталась:

— Объясниться… Значит, встать на колени? Ну, нет уж, Портновы на колени не встанут…

Они перебрали еще много других вариантов, — ни один, увы, ничего не сулил. Любой шаг ставил их в униженную позу просителей, любой — давал только пищу толкам и пересудам. Разыскивать Славу? Но где? И как? А время шло, «грех» мог открыться.