Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

Но пока ученые разных специальностей, школ, направлений познают этот мир бесконечности, пока они спорят о том, что же все-таки есть личность, суд должен решить эту задачу сегодня, сейчас, в приложении к данному случаю. И не абстрактно, не философски, а в самом что ни на есть утилитарном смысле: от того, как именно решит суд эту задачу, зависит вполне земная, вполне конкретная судьба живого человека.

При этом суд не просто отдает дань справедливости. Он отдает дань закону. Закон повелел ему «учесть личность», и он обязан учесть.

Но как? Вот об этом в законе нет ни слова. И быть, очевидно, не может. Неповторима, индивидуальна личность, представшая перед судом, но и судьи — тоже люди, тоже личности, со своим взглядом, своей оценкой явлений и поступков, своей мерой проницательности, позволяющей заглянуть в людские души.

И все же какой-то критерий оценки личности в сугубо правовом, утилитарно судебном смысле должен существовать. Иначе норма закона, повелевающая исходить при вынесении приговора и из личности подсудимого, приобретет столь расплывчатые черты, что останется практически мертвой буквой.

Доцент был способным ученым, трудолюбивым и симпатичным человеком — это, несомненно, данные, характеризующие его личность, но как их следует учесть в приговоре: «за здравие» или «за упокой»? Облегчают ли они его участь или, напротив, здесь действует принцип: «Кому много дано, с того больше и спрашивается»? Суд пришел именно к этому, последнему, выводу, он определил доценту очень суровое наказание, но где гарантия, что другие судьи не поступили бы иначе?

Да и как, по правде-то говоря, в ходе судебного разбирательства суд может изучить личность? По отдельным штрихам, по отдельным деталям составить о ней представление — да, пожалуй. Но — изучить?!

Спору нет, детали подчас могут быть весьма красноречивыми и для умного, наблюдательного судьи значить немало.

Один инженер был привлечен к ответственности «за нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта, повлекшее за собой смерть потерпевшего» — так была сформулирована суть вины в обвинительном заключении. Словом, ехал он на своей машине с недозволенной скоростью, проявил полное пренебрежение к элементарным нормам «дорожного кодекса» и сбил подростка, переходившего улицу на зеленый сигнал светофора в положенном месте.

Доставили инженера в отделение милиции, дали бумагу, перо, чтобы собственноручно написал объяснение. Прошел всего какой-то час с того момента, как он, пусть не умышленно, в сущности, убил человека. Юридически это, конечно, не убийство, а «причинение смерти», но ведь ты «причинил» ее, ты, ты!.. И вот он пишет:

«Прежде всего (обратите, пожалуйста, внимание: прежде всего! — А. В. ) я хочу сообщить сведения о себе. Имею высшее образование, стаж работы 17 лет, всегда, исходя из деловых и политических качеств, мне доверяли ответственные должности: заместителя главного инженера, главного технолога, главного инженера…»

И так далее на двух с половиной страницах. Ни слова — о жертве. Ни слова раскаяния. Сожаления хотя бы… Только где-то в конце — начальственный разнос: перекресток освещается плохо, светофор поставлен так, что сигнала не видно…

В светофоре-то суд разберется, а в человеке? Разве это «объяснение» не представляет собой убийственного акта саморазоблачения, где вся сущность человека — то самое, что суд должен «учесть» в приговоре, — как на ладони.

Но попробуй суд сослаться на это, и он вступит в конфликт с «данными о личности» подсудимого, подшитыми к делу. Ибо характеристики — их целых семь! — одна лучше другой. Послужной список красив на загляденье. Достоинств не перечесть: энергичен, авторитетен, пользуется уважением, активный общественник. Имеет грамоты, благодарности и даже именные часы.

Другое дело — та же модель, только вывернутая наизнанку. Мне прислали приговор: третьестепенному участнику не слишком опасного преступления определена максимально возможная мера наказания — лишь потому, что «он отрицательно характеризуется администрацией фабрики».

По прежней переписке я знал осужденного, возможно, поэтому туманная формулировка приговора насторожила меня, и я не поленился прочитать все дело. Нашел и отрицательную характеристику: в ней всего четыре строчки, из них две — анкетные данные. А вот и строчка, которая «стоила» человеку лишних лет заключения: «В общественной жизни участия не принимал». И только…

Не придаем ли мы порой чрезмерное значение характеристикам? Не бывает ли так, что «данные о личности» заслоняют саму личность? Ведь характеристики тоже пишут люди, далеко не всегда могущие и умеющие увидеть человека во всей его объемности, во всех измерениях. Да и не всегда эти «измерения» открываются невооруженному глазу.

Очень часто характеристика — это всего лишь перечень должностей, которые занимал человек, общественных поручений, которые на него возлагались, какие-то необязательные, случайные факты его биографии, весьма приблизительная оценка, которую дают ему те, кто подписывает документ. Давно замечено к тому же, что услужливая память подсовывает нам часто те «плюсы» или «минусы», которые могут более пригодиться к данному случаю: хочешь помочь человеку — вспоминай все хорошее, не хочешь — вали плохое…

Личность же человека в ее сложившейся, устоявшейся данности представляет собой совокупность таких объективных признаков, которые существуют независимо от того или иного суждения. Тем более суждения некомпетентного. И только они, только объективные признаки, характеризующие личность, должны интересовать суд. Беда лишь в том, что постижение этих признаков сопряжено практически с огромными трудностями. Но, как бы они ни были велики, преодоление их необходимо ради торжества законности и справедливости.

Не только и не столько для того, чтобы определить меру наказания. Но и для установления истины. Потому что не так уж редко личность подсудимого может оказаться звеном в цепи доказательств при решении вопроса о том, было ли преступление и принимал ли именно этот подсудимый участие в нем.

Есть такие преступления, которые неразрывно связаны с определенными свойствами и чертами личности. Вежливость, мягкость, корректность, воспитанность, как ни печально, могут уживаться с корыстолюбием. Но вот представить себе доцента, о котором выше шла речь, в образе хулигана действительно невозможно. Потому что демонстративное неуважение к обществу, проявляемое к тому же в дерзкой, циничной форме, непременно предполагает такие изъяны в воспитании, культуре, духовном облике человека, которые едва ли остались бы незамеченными долгое время.