Михаил Любарский - Немые свидетели

Семья Богданова знала, что поощрения и награды за службу в Академии наук получают только те, «кто науки публике известными оказал», — так было записано в «Регламенте» академии. Уже после смерти Богданова купец Василий Тургенев написал челобитную для вдовы библиотекаря. В ней говорилось, что «сверх должности» архивариус библиотеки Академии наук написал ряд трудов, которые для «всенародной пользы напечатаны».

Тогда-то и могла возникнуть мысль отождествить «Краткий екстракт о державных Российских князьях» с «Кратким российским летописцем» Ломоносова. Какое-то время в семье не решались подавать челобитную: мало ли что может случиться. Наконец подали. Но академия отказала, сославшись, что «оной Богданов упражнялся при библиотеке, яко по должности своей только у порядочного содержания книг и ничего чрез то публике известного не сказал»…

— Чем же я могу вам помочь? Подтвердить, что к челобитной «руку приложил» сам Андрей Богданов? И что он был в тяжелом состоянии?..

Криминалист внимательно прочел фотокопию челобитной. Она была разбита на ряд фрагментов. После текста первого фрагмента написаны слова «к сей», после второго — слово «челобитной», после третьего — «Архивариус», затем — «Андрей», подпись — «Богданов», и, наконец, «руку приложил».

В те времена, как бы подтверждая подлинность каждого фрагмента, было принято разбивать свою удостоверительную запись и подпись на отдельные части.

Исследовать записи было не просто: пришлось сравнивать размер букв почерка Богданова с остальным текстом челобитной. Почерк, конструктивно простой, содержал в себе элементы высокой выработанности, стройности и четкости. Это был почерк человека, который привык переписывать документы начисто.

При сравнительном исследовании удостоверительной записи с образцами почерка Богданова эксперт пришел к выводу, что в них совпадают многие индивидуальные признаки, хотя замечались и различия — в степени выработанности и стройности почерка.

Извилистые штрихи букв записи, неоправданные остановки пера, нарушение координации движений — все это обычно наблюдается у людей, которые пишут после тяжелой физической работы или находятся в болезненном состоянии. Значит, Г. Н. Моисеева оказалась права: запись и подпись «к сей челобитной Архивариус Андрей Богданов руку приложил» в челобитной от 3 сентября 1765 года исполнены А. И. Богдановым перед смертью.

Болезни не проходят бесследно. Они могут многое изменить в человеке — в его облике, психике. А с почерком справиться бессильны — его устойчивые признаки выдерживают любой натиск. Ну, а если человек окажется в совсем уж необычных условиях, например в состоянии невесомости, — что тогда?

Начиная с 1964 года в специальной литературе публикуются исследования записей космонавтов.

Записи сравнивали, естественно, с теми, которые делались в домашней, земной обстановке. Например, на бланках такого же размера и формата, что и бортжурнал, космонавты писали одну и ту же фразу: «Аппаратура работает безотказно. Слышимость хорошая». Запись делали в различных темпах: замедленном, привычном и быстром, положение тела при этом было таким же, как во время полета.

Движения руки при письме фиксировала кинокамера. Координация движений при выполнении записей в космосе оценивалась по отклонению признаков почерка от обычной «нормы».

И оказалось: координация снижалась, особенно тогда, когда наступало необычное состояние невесомости, и в тех фазах, когда требовались значительные усилия или быстрые переходы от одного состояния к другому. Однако степень снижения координации, а следовательно, и степень приспособления навыка письма к необычным условиям у разных людей неодинаковы.

И все же человек приспосабливался. А неизменяемые признаки почерка оставались… неизменяемыми.

Литературоведы, текстологи, историки, математики не частые гости криминалистов. А между тем… Разве не видели мы в книгах десятки репродукций рукописей, в которых энергично зачеркнуты или тщательно затушеваны отдельные слова, фразы, даже целые предложения, абзацы? А ведь по черновикам, авторским экземплярам произведений можно проследить извилистый путь творческой мысли, проникнуть в тайны рождения художественной детали, образа.

Движение мысли всегда интересно. Но в печатном издании перед нами конечный результат. Иное дело — оригинал рукописи. Подлинный, первоначальный текст, позволяющий судить о муках творчества.

Правда, всегда найдется кто-нибудь, кто усомнится: раз автор старательно затушевывал слова, значит он не хотел делать их достоянием гласности. Имеем ли мы право быть столь нескромными и самовольно воскрешать то, что сознательно уничтожалось?

Нескромности, между прочим, ничуть не больше, чем при публикации писем, имеющих историческую ценность. А самое главное — то, что хотели и в самом деле уничтожить, уничтожали. Сжигали и пепел развеивали.

Криминалисты были бы, конечно, счастливы, если бы к ним обращались только для прочтения творческих документов. Но пока… Пока к ним приходят в основном люди, раскрывающие преступления, и просят прочесть, разобрать, выявить — словом, сделать тайное явным.

Как известно, вещи стареют столь же неотвратимо, как и люди. Время разрушает, уничтожает предметы, стирает следы. Разумеется, не время само по себе, а длительное воздействие тех или иных неблагоприятных условий.

Ценнейшие рукописи в течение веков погибали не только потому, что их истребляли (было, конечно, и такое), а просто под влиянием естественных причин — из-за влаги, воздуха, света. Но есть и другие причины, их можно назвать искусственными.

Чего только не делают подчас, чтобы исказить текст, подправить его или убрать нежелательные места! Его подчищают, травят, смывают, заливают чернилами, тушью, замазывают, перечеркивают, заштриховывают.

Подделывая документ, преступник старается как можно тщательнее изменить текст. Он готов иногда даже полностью смыть его и заменить другим. Можно ли все-таки обнаружить первоначальную запись?

Есть множество способов сделать документ читаемым. Одни очень просты, не требуют специальной подготовки. В других случаях необходим кропотливый поиск, разработка совершенно новых методик, на которые уходят месяцы и даже годы. Но надо сказать, что рано или поздно криминалисты находят путь к прочтению документа.

Вероятно, еще самые первые фотографы обратили внимание на то, что слабовидимые детали на одних фотопластинках видны хорошо, а на других нет. Хуже всего выявлялись те, которые находились на очень светлых или на темных участках. Прошло немало лет, прежде чем догадались: всему виной теневые контрасты.