Михаил Любарский - Немые свидетели

Пометки, приписки, коротенькие характеристики, несомненно, сделаны человеком, прекрасно осведомленным в истории. Сразу видно, что читавший не просто знакомился с текстом, а анализировал, сопоставлял его с другими рукописными источниками, комментировал и проверял, ничего не принимая на веру.

Галина Николаевна раскрывает старинную Псковскую летопись — ее подарил библиотеке Петербургской академии историк Василий Никитич Татищев. Почти на каждом листе — пометки, замечания Ломоносова. Взять, к примеру, рассказ о Мамаевом побоище.

Описав поспешное бегство литовского князя Ягайло из Руси, когда стало известно о разгроме татар, летописец сообщает, что войска «побегоша назад вси со много скоростию, никем не гонимы, не видеша бо тогда великого князя, ни рати его, ни оружия его. Токмо литва имени его бояхуся и трепетаху. И не яко при нынешних временах литва над нами издеваются и поругаются». На полях Ломоносов приписал: «Видно, что сия книга не позже Растригиных смущений писана». И действительно, только в Смутное время русские люди, изнывавшие под игом иностранных завоевателей, могли сравнивать, как относились к ним литовцы «тогда», то есть в конце XIV века, и «при нынешних временах», в начале XVII века. Коротенькая приписка Ломоносова говорит о многом. По существу, он предвосхитил методику исследований русских летописей — так называемую критику источника, которая позволяет определять время создания замечательных произведений Древней Руси и воскрешать имена их авторов или составителей.

«Тогда бой бысть немцов с литвой на Сряце реке и побиша литвы 40 тысяч», — пишет летописец. Ломоносов подчеркивает последние слова и энергично замечает на полях: «Враки». В другом месте летописец старательно расписывает характер князя Олега Рязанского. Ломоносов дает убийственный комментарий: «Олег любил дураков…»

Таких помет, развернутых и предельно кратких, остроумных и глубоких, мудрых и ироничных, сотни.

Моисеевой надо было установить библиотеки, которыми пользовался Ломоносов, содержание их тогдашних фондов, выяснить, какие древнерусские рукописи значились в каталогах и какие именно могли попасть и попали на рабочий стол Ломоносова. Она изучила фонды библиотеки Петербургской академии, Патриаршей библиотеки, Славяно-греко-латинской академии, Киево-Могилевской академии, библиотеки Эрмитажа, Александро-Невской семинарии, Посольского приказа, литературно-исторические материалы в музеях и архивах. Исследовательница побывала в Москве, Ярославле, Архангельске, Киеве.

Где только не встречала она эти пометы! Галина Николаевна так долго занималась Ломоносовым, что узнавала «речения» его по стилю и по манере. Но не по почерку, ибо он-то как раз почему-то всюду был разный.

И скептики чувствовали себя на коне. Позвольте, говорили они, какой же это Ломоносов? Разве это его почерк? Ничего похожего!

В самом деле, казалось, что приписки на трех фотокопиях древнерусских рукописей сделаны тремя разными людьми. Так ли это?

Именно такой вопрос и задала она криминалисту.

Задача была не из простых. Тексты, отдельные слова и знаки на большинстве фотоснимков получились нечетко. Не все снимки с рукописных листов были в натуральную величину.

Кроме того, пометы на рукописях были сделаны в разные годы, и не только на русском, но и на латинском языке. Словом, одно наползало на другое и создавало множество трудностей.

Но криминалист видел перед собой одержимого человека, и его самого охватил исследовательский азарт.

Экспертизу пришлось начать с азов. А начало — это, конечно, изучение биографии.

Итак, Ломоносов родился в семье неграмотного «государственного крестьянина»-помора. Обучался грамоте у дьячка. Первые его учебники — церковные книги и рукописи. Первая самостоятельная работа — переписывание духовных текстов. Первый дошедший до нас документ, к которому пятнадцатилетний Михайло Ломоносов «руку приложил», сохранился в церковной книге. Почерк маловыразительный, неустойчивый, сразу видно — в письме практиковался мало.

В те годы привычной для юного Ломоносова системой был церковный полуустав, отличающийся от так называемого устава прежде всего более мелкими буквами. Даже в конце жизни в почерке академика Ломоносова сохранились некоторые навыки ученика дьячка — элементы рисованных букв. Кстати, подобные признаки у его сверстников, выходцев из обеспеченных кругов, получивших светское образование, не встречаются.

Шаг за шагом криминалист прослеживал жизнь великого ученого. Славяно-греко-латинская академия, где он обучился латыни и настолько овладел ею, что позднее писал, сокращая слова, отсекая конец или опуская среднюю часть слова.

Потом учеба в Германии, возвращение в Россию и обширная переписка с вельможами. Почерк меняется — он уже не похож на тот, каким Ломоносов писал на далеком Севере, да и позже, будучи слушателем Славяно-греко-латинской академии. В новом почерке появились вычурность, красивость, завитушки. Великосветская переписка!

Не здесь ли «тайна трех почерков»? Конечно, следовало подобрать образцы рукописей Ломоносова, относящиеся к разным периодам его жизни, и сличить их, тоже по этапам, с пометами и приписками на древнерусских рукописях.

Немало времени ушло на подбор и изучение образцов. Криминалист получил три фотокопии документов, относящихся к периоду до 1731 года, одиннадцать — к 1734–1736 годам на русском и латинском языках, два были написаны в 1741–1742 годах, один в 1750 году, девять — в 1741–1747 годах, семь официальных документов и семь черновых записей 1740–1760 годов. Г. Н. Моисеева подобрала за те же годы десять черновиков, редакторских помет, записей на книгах.

Теперь каждую помету можно было сопоставить с текстами, в которых имелись такие же слова и сочетания.

Через два месяца криминалист пришел к твердым выводам.

Рукописи принадлежали человеку, обладавшему выработанным почерком. Для своего времени он писал довольно быстро. Размеры строчных и заглавных букв повсюду были одинаковы. Совпадали не только наклон букв, их связность в одноименных словах, соотношение расстояния между буквами и их высоты (то есть общие признаки почерка и его строение в целом), но и очень важные индивидуальные признаки.

Признаки отличались устойчивостью и все вместе могли характеризовать только одно лицо. Итак, значит, все-таки Ломоносов!

А вот пометы на Радзивилловской летописи вызывали подозрение. Общие признаки почерка Ломоносова как будто налицо. Более того, совпадали кое-какие и частные признаки. И все-таки эксперта многое смущало.