Михаил Любарский - Немые свидетели

Его сомнения рассеяла Г. Н. Моисеева. Оказывается, у Ломоносова был секретарь, и не кто-нибудь, а скандально известный Иван Барков, стихами которого увлекались гимназисты в XIX и в начале XX века.

В 1748 году Ломоносову приглянулся смышленый и озорной шестнадцатилетний ученик Александро-Невской семинарии Иван Барков, и он взял его для обучения в гимназии при Академии наук. В том же году Барков начал официально переписывать рукописи для академии. Чаще всего он работал с Ломоносовым. Конечно, Барков старался во всем подражать великому ученому. С годами (а он оставался с Ломоносовым до самой его смерти) почерк Ивана Баркова все больше приобретал сходство с почерком Ломоносова.

В «Опыте исторического словаря о российских писателях», вышедшем в 1772 году, Н. И. Новиков писал о Баркове: «…Сей был человек острый и отважный, искусный совершенно в латинском и российском языке, и несколько в итальянском».

По документам Г. Н. Моисеева установила, что именно Барков имел дело с Радзивилловской летописью.

Когда Галина Николаевна принесла эксперту образцы почерка Баркова, он поразился, как глубоко повлияло на почерк Баркова длительное и постоянное общение с Ломоносовым.

Их почерки были удивительно схожи в общем строении, выработанности, темпе, размере букв, наклоне, разгоне и связности. Совпадали даже некоторые индивидуальные признаки. Лишь при повторном исследовании криминалисту удалось установить стабильные различия почерков. Пометы на Радзивилловской летописи не оставляли сомнений в том, что они принадлежат Баркову.

С Ломоносовым была связана еще одна загадка.

22 августа 1765 года, спустя четыре месяца после его смерти, из библиотеки Академии наук ушел архивариус А. И. Богданов, проработавший там тридцать лет. Через три недели он умер. Вдова Богданова подала челобитную с просьбой выдать единовременное пособие за многолетнюю работу ее мужа. К своей челобитной вдова приложила и челобитную мужа, в которой перечислялись его труды. Под номером восемь там значилось: «Краткий екстракт о державных Российских князьях с славными их делами написал, которая и напечатана Г. статс. советником Ломоносовым».

Челобитную Андрея Богданова впервые опубликовал академик П. П. Пекарский в «Истории императорской Академии наук в Петербурге» в 1873 году. Прокомментировав ее, он высказал мысль, что речь идет о второй части «Краткого Российского летописца с родословием», вышедшего еще при жизни Ломоносова в 1760 году.

Предположение Пекарского начало обрастать научными доказательствами. Вспомнили, что «Краткий летописец» должен был служить учебным пособием для малолетнего наследника Екатерины II Павла Петровича. Но Ломоносов, как известно, был вечно занят массой научных тем, следовательно, не исключено, что у него просто не было времени самостоятельно написать этот труд. Он взял, разъясняли специалисты, работу, сделанную по его просьбе архивариусом Андреем Богдановым, и тщательно ее отредактировал (на этом сходились все: архаический, тяжелый стиль Богданова и яркий, образный язык Ломоносова спутать не могли).

В честности Богданова никто не сомневался, но надо было доказать, что он причастен к труду Ломоносова.

Предположение, высказанное Пекарским, превратилось со временем в непреложную истину и даже вошло в комментарии к Полному собранию сочинений М. В. Ломоносова, где сказано: «Краткий летописец» написан Ломоносовым совместно с Богдановым.

Г. Н. Моисеева, однако, тщательно исследовала это сочинение и доказала: часть «Краткого летописца», приписываемая Богданову, в действительности совершенно самостоятельная работа Ломоносова. Богданов принимал в ней чисто техническое участие.

Спрашивается, что же тогда означают слова Богданова о том, что им написан труд, «напечатанный Г. статс. советником Ломоносовым»? Моисеева заглянула в подлинники документов, и выяснились любопытные детали. Оказалось, что вдова Богданова была неграмотна, и за нее прошение написал петербургский купец Василий Тургенев. Но подпись? «К сей челобитне вместо матери сын ее родной живописной мастер Иван Андреев сын Богданов руку приложил».

Рядом лежала челобитная самого А. И. Богданова, написанная сыном, но подписанная архивариусом. Буквы подписи были какие-то расползающиеся. Прошение Богданова удивило Галину Николаевну: почему он, всю жизнь писавший сам, здесь вдруг обратился к сыну? Да и подпись странная. Челобитная Андрея Ивановича помечена 3 сентября 1765 года. Значит, Богданов подписал ее за семь дней до смерти. Вероятно, в эти дни он был уже болен. Не оттого ли подпись так сильно деформирована?

Галина Николаевна стала анализировать текст челобитной. В перечне трудов Богданова в пункте 19 наткнулась на фразу: «В прошлом 1752 году собственным моим трудом сочинил книгу „Историю о построении царствующего града Санкт-Петербурга от начала его построения до нынешних славно царствующих времен“, которая состоит из части славных и достопамятных дел государя Петра Великого, поднесена в честь и славу императорской Академии наук, которая и хранится в библиотеке». Богданову не повезло. Только одна его работа увидела свет при жизни под его собственным именем. Остальные либо пылились на полках, либо были изданы, но без указания его имени.

Выражение «В прошлом 1752 году…» поразило Моисееву. Челобитная подписана 3 сентября 1765 года. Значит, в прошение перенесен текст из какого-то другого документа, составленного значительно раньше.

Удивляло и то, что в тексте челобитной перечислены не все работы Богданова.

— Когда же я заглянула в пункт восемь, — рассказывала Галина Николаевна, — тот самый пункт, где была ссылка на труд Ломоносова, меня ожидало еще одно открытие. Оказалось, что параграф состоит из двух частей. Текст в строке гласил: «Краткий екстракт о державных Российских князьях с славными их делами написал, которая и напечатана». Здесь текст обрывался, и слева, уже на поле, добавили: «Г. статс. советником Ломоносовым». Выписка на поле сделана теми же чернилами и тем же человеком, но было несомненно, что это более поздняя приписка. Весь текст челобитной написан почерком, имеющим наклон вправо, а дописка на поле написана прямым, без наклона, почерком, причем линии букв более широкие. Это навело на мысль: писавший челобитную первоначально не предполагал дописывать текст и потому поля в документе оставил небольшие. Чтобы дописать четыре слова, нужно было их написать с большим количеством выносных букв, прямым, сжатым почерком. Перо писавшего, сточившись при привычном наклоне вправо, при написании этим же пером без наклона дало более густую и широкую линию. Тогда я вспомнила, что челобитная была подана в академию только спустя два месяца после смерти Андрея Богданова. Почему же жена и сын не сделали этого раньше? Ведь, казалось бы, если хочешь получить пособие за умершего мужа, то иди по горячим следам. И тогда я предположила следующее. Родные видели, что Богданов умирает. Он был уже плох, и родственники решили поторопиться. Сын переписал какую-то старую челобитную, добавил к ней кое-какие работы, выполненные отцом позднее, но не включил в список те труды, которые разбирались в академии и были ею отвергнуты, например «О начале азбучных слов…». Затем он дал эту челобитную отцу, и тот, не читая, подписал.