Михаил Любарский - Немые свидетели

Неожиданно графологов поддержал крупный криминалист конца XIX века Ганс Гросс. Его труд о расследовании преступлений, выдержавший бесчисленное число изданий, был настольной книгой у следователей многих стран. К мнению Гросса прислушивались, с ним считались.

Что же предлагал знаменитый австрийский криминалист? Прежде всего следователь должен научиться разгадывать почерки, то есть отличать почерки людей разных возрастных групп, мужчин и женщин. Гросс рекомендовал следователям составить как бы специальные «карты», куда должны быть занесены все отличительные особенности письма в зависимости от умственного развития, настроения, общественного положения, возраста, наклонностей, пола, физического сложения, сословия, профессии — словом, все то, из чего складывается физическая и духовная личность человека.

Дальше, по мнению Гросса, наступает самый трудный, волнующий и интересный этап исследования: надо попытаться по почерку понять характер человека. Как это сделать? Во-первых, постараться отыскать в почерке самые характерные его особенности, а во-вторых, составить определенное мнение о человеке и тут же проверить, совпадает ли оно с тем, что уже о нем известно.

Гросс считал, что опытному следователю достаточно бегло взглянуть в конец протокола, чтобы сразу понять, с каким человеком они имеют дело. Только на основании подписи Гросс делал, например, такие безоговорочные заключения: «Мелкий ремесленник, 40–50 лет, добродушный, храбрый, честный, невысокого роста, мелочный, ограниченный».

Австрийский криминалист открыл еще один «прием» для распознания характерных особенностей почерка: «По писаному водят сухим пером, заостренной спичкой или при некотором навыке просто следят глазами букву за буквой и стараются делать это по возможности с такой же быстротой, с какой писал бы и сам исследуемый. Отнюдь не преувеличение и не плод воображения, если окажется, что при этой операции на самом деле приходишь в особое состояние, совершенно соответствующее тому, в котором в свое время писана была исследуемая рукопись. Испытываешь нервное возбуждение, беспокойство, радость, гнев — те самые чувства, под влиянием которых писал собственник рукописи».

Вполне возможно, что Гросс обладал великолепной фантазией, во всяком случае, трудно поверить, что написано это всерьез.

Итак, Гросс хотел, чтобы новая «наука» легла в основу судебной экспертизы письма. Определенное, характерное строение букв, говорил он, означает определенное, характерное строение мозга. «Это положение есть альфа и омега для всякого сличения почерков, и кто усвоит его, тот может производить сличения».

Ломброзо, профессор судебной медицины, создатель антропологической школы, в сочинениях «Руководство по графологии» и «Женщина — преступница и проститутка» утверждал, что почерк преступника «нередко напоминает иероглифы древнейших времен». Он прямо заявлял, что в почерке следует искать характерные черты «прирожденного преступника».

В 30-х годах нашего века последовательница Ломброзо, ассистентка Венского университета Рода Визер, выпустила монографию о почерках преступников. В первом томе она писала о почерках воров и мошенников, во втором — половых преступников.

Советский криминалист профессор С. В. Познышев так оценивал графологическую школу:

«Мишон и его школа определяют графологию, как науку о том, как распознать характер человека по почерку его обладателя. Это определение графологии можно назвать ходячим.

Как старинные, так и современные графологи убеждены, что почерк является универсальным выразителем всех психических свойств и даже всех психических состояний человека. Одни открыто выражают эту мысль уже в самом определении графологии, у других она содержится в их неясных, расплывчатых, подчас противоречивых рассуждениях о характере человека, пределы которого раздвигаются так широко, что охватывают всю психическую жизнь человека».

Как же на практике применяли свои знания и умение графологи? В книге А. Веринара, изданной в 1889 году в Одессе, читаем: «Если поля широки на всем протяжении сверху донизу, то это показывает великодушие или щедрость. Если поля увеличиваются книзу, то это означает борьбу между природной расточительностью и бережливостью, внушенной разумом, и победу расточительности, как только она менее сдерживаема. Если поля идут суживаясь от верха к низу, то это показывает победу бережливости над расточительностью. Если же поля в письме будут с обеих сторон, то это может служить признаком щедрости, великодушия, вкуса и любви к порядку… Конечный штрих, резко и прямо оборванный… означает: решительность, сильную волю, воинственность. Тонкие буквы означают деликатную, нежную натуру».

Почерк выглядел как универсальная отмычка. Он позволял буквально залезть в душу, определять не только черты характера, но даже способности и призвание человека: к дипломатии, математике, литературе, естествознанию, химии и т. д.

«Внимательно прочитав курс графологии, — писал Веринар, — всякий может изучить графологию в продолжение недели настолько, чтобы быть в состоянии отмечать выдающиеся черты умственных и нравственных свойств человека. Но необходимо несколько месяцев усидчивого и внимательного труда, чтобы быть в состоянии уловить мелкие, менее выдающиеся черты характера и чтобы из совокупности этих черт сделать общий вывод о внутренних свойствах каждого данного лица».

Последователь Мишона и Веринара Крепье-Жамэн сравнивал почерк по выразительности с мимикой: «Так как отождествление почерка с мимикой совершенно полное, то мы допускаем возможность извлечь из почерка все: т. е. 1) признаки превосходства и ничтожности, 2) признаки натуры и способности ума, 3) признаки нравственного характера (нравы и чувства), 4) признаки воли, 5) признаки эстетических чувств, 6) признаки лет, 7) признаки пола, 8) некоторые патологические указания».

Подтверждая эту мысль, Крепье-Жамэн рассказал о своих наблюдениях за почерком шестнадцатилетней девушки (дочери бедных родителей). Исследователь попросил ее вообразить, что она выиграла сто тысяч франков, и сообщить об этом телеграммой отцу: «Я выиграла сто тысяч франков, приезжаю». По словам Крепье-Жамэна, он сразу же обратил внимание на явные графологические признаки возбужденности. Правда, в чем они выразились, так и осталось неизвестным.

Крепье-Жамэну принадлежит еще одно сенсационное утверждение: «Каждое поколение имеет специальный почерк. Этот вывод — самый драгоценный для графологии. Разве каждая нация, каждая раса не имеет характерного отличия? Следовательно, естественно, что его находят и в почерке».

Смелость подобного «научного» положения вряд ли поддается оценке.