Федор Кокошкин - Лекции по общему государственному праву

Современная теория о государстве как юридической личности, несомненно, стоит в известной генетической связи с органической школой, но основатели ее, немецкие юристы Гербер и Альбрехт, очистили понятие государства от всяких мистических, натур-философских элементов и придали ему совершенно юридический характер. Эта теория и является господствующей в современной науке. Наиболее видными ее представителями являются Лабанд и Еллинек; особенно подробно разработал эту теорию австрийский юрист Бернацик. Во Франции она также господствует, но, как было сказано, в несколько своеобразной форме, в форме понятия "народного суверенитета". Впрочем, новейшие французские юристы, как, например, Мишу, сходятся в понимании юридической личности государства с немецкой школой.

Для того чтобы поставить вопрос о юридической природе государства на правильную почву, нужно принять во внимание то, что упускали из виду и реалистическая школа, и органическая, а именно, что понятие о государстве как о лице есть юридическое понятие, которое не совпадает с понятием личности в общежитейском смысле. Личность в юридическом смысле и человек — не одно и то же; в римском праве, например, раб есть человек, но он не есть субъект права. Правда, в современном праве всякий человек есть лицо, но не нужно думать, что понятие лица в юридическом смысле вполне совпадает с понятием человека. Человек является субъектом прав только как носитель охраняемых правом интересов, и только в этом смысле он признается лицом. Как мы знаем, субъект права есть субъект того интереса, которому обеспечивается возможность удовлетворения путем установления известного господства воли, осуществляющей этот интерес над другой волей. Везде, где есть особый в субъективном смысле интерес, есть и особый субъект права. Деятельность государства направлена на общественные интересы: эти интересы нельзя приписать тем физическим лицам, которые осуществляют права государства, — монарху, членам парламента, чиновникам. Они должны действовать не в своих интересах, а в интересах всего народа, поэтому они не могут быть субъектами соответствующих прав. Нельзя также сказать, что субъектами прав в государстве являются все отдельные граждане; это тоже неверно, потому что общий интерес не есть сумма частных интересов, а средний вывод из них. Поэтому, когда говорим о тех правах, которые называются правами государственной власти, мы не можем отнести их ни к какому физическому лицу, а только к государственному союзу как целому, который и является субъектом этих прав.

Возражения реалистической школы против этой конструкции сводятся к двум главным пунктам.

Во-первых, реалистическая школа считает понятие государства как юридического лица, фикцией, недостойной науки. Государство, по мнению "реалистов", не есть реальное единство; как всякий союз оно есть нечто собирательное, совокупность отдельных людей. Но, нужно сказать, что не только с юридической точки зрения, но вообще, с точки зрения всякой науки, такое возражение не выдерживает критики. Понятие единства есть условное понятие и зависит от точки зрения на предмет; то, что является единым для одной науки, то, с точки зрения других наук, есть совокупность нескольких отдельных единиц, например, механик какое-нибудь твердое тело может считать за единое целое, но, с точки зрения химика, это совокупность отдельных элементов.

Реалистическая школа не сомневается в том, что человек есть единство, но, с точки зрения естествознания, это неверно. Человеческое тело, как и все физические тела, состоит из атомов, которые постоянно сменяются, так что единство человека есть отвлеченное, идеальное единство, а не физическое. Вообще, "реальное единство" отыскать весьма трудно. С точки зрения старой физики, таким единством был атом, а все остальное — комбинацией атомов, но в современной физике поколеблено и единство атома, он также представляется комбинацией известных элементов. Итак, действительно "единого" мы не знаем. И если с "реалистической" точки зрения представление о государстве как об едином целом есть какое-то отступление от действительности, фикция, то все науки в своей основе имеют подобные фикции.

Другое возражение против юридической личности государства заключается в том, что оно не может иметь воли, что воля есть только у человека.

Но если бы и нельзя было признать существование воли у государства, то отсюда еще не следует, что его нельзя признавать субъектом права; субъект права может быть недееспособен, как, например, малолетние, за которыми право не признает воли. С другой стороны, юристы, отрицающие волю государства, упускают из виду, что воля есть понятие условное. Быть может, можно считать его условным и в психологии. По крайней мере, некоторые психологи отрицают самое существование воли. Мы не пойдем так далеко в область психологических исследований и не будем подвергать сомнению психологическое существование воли. Но, во всяком случае, в праве понятие воли несколько иное, чем в психологии. Мы знаем, что иногда право признает волю там, где ее нет в действительности, и не признает воли, где она есть, например — у малолетнего ребенка. Если, например, человек составил нотариальное завещание и потом изменил впоследствии свою волю и составил позднее домашним порядком новое завещание, противоположное первому — это последнее завещание не имеет силы. Волей завещателя признается не его действительная последняя воля, а та, которую он позднее изменил. Если кто-нибудь, нанимая квартиру, подписывает контракт, невнимательно прочтя его, и упустит какой-нибудь пункт из виду, он не может потом утверждать, что на это не было его воли, раз он подписал контракт, находясь в нормальном состоянии.

В сущности, право вовсе не занимается волей как таковой; оно имеет дело только с отдельными внешними проявлениями воли и притом только с такими, которые выражены при известных условиях. В праве воля есть понятие условное, и раз это так, то нет принципиальных препятствий к тому, чтобы приписывать волю не только отдельному человеку, но и целому союзу. Но этого мало. Признавать за союзами и, в частности, за государством волю для науки права не только возможно, но и необходимо, и вот почему: еще можно было бы приписывать отдельные проявления воли, в которых выражается осуществление государственной власти, известному физическому лицу в том случае, если бы государство имело только один орган, например, абсолютного монарха; но то, что в современных государствах называется государственной волей, не есть воля отдельного физического лица, а весьма сложное явление, возникающее из взаимодействия многих индивидуальных воль, и потому ее нельзя приписывать никакому физическому лицу в отдельности. Возьмем, например, какой-нибудь отдельный закон. Как он получается? Представим себе весь процесс законодательства в конституционном государстве. — Министерство вносит законопроект. Уже проект министерства не есть воля отдельного лица, а результат обсуждения вопроса в совете министров, результат столкновения различных мнений. Этот общий результат многих индивидуальных воль подвергается в парламенте дальнейшему обсуждению; происходит столкновение целого ряда воль, воль различных партий, отдельных депутатов, и в результате получается компромисс, который не есть ни воля отдельных лиц, ни воля отдельных партий, а результат их общего взаимодействия. Далее, закон переносится во вторую палату; предположим он, по мнению второй палаты, требует поправок и тогда возвращается в первую. Из взаимодействия воль первой и второй палаты возникает известный компромисс, который не является результатом воли ни той, ни другой палаты в отдельности. В конце концов, он представляется на утверждение монарху. Очевидно, этот закон не есть выражение чьей-либо индивидуальной воли, а результат взаимодействия многих таких воль.