Дмитрий Чудинов - Наследство в России. Игра по правилам и без

Судебные споры по завещанию со стороны родственников ученого тянулись три года. Однако благодаря усилиям помощников Альфреда Нобеля Рагнара Сольмана и Рудольфа Лильеквиста удалось решить все юридические проблемы, разработать правовые основы и создать Нобелевский фонд. В 1900 г. король Швеции одобрил устав фонда и специальные правила, согласно которым шведские институты, принимающие решение о присуждении премии, должны выполнять свои обязанности.

Прошли годы, страсти по поводу «странного» завещания утихли, и Швеция уже более века по праву носит почетное звание страны-мецената, где награждают самой престижной в мире Международной Нобелевской премией.

Каждый год, 10 декабря, в годовщину смерти Альфреда Бернхарда Нобеля, к Стокгольму приковано внимание всего мира. В старинном зале городской ратуши накрываются праздничные столы, на торжественную церемонию вручения дипломов и медалей собирается цвет общества, и король Швеции лично поздравляет каждого из лауреатов. Эта прекрасная традиция чествования выдающихся людей науки и искусства переросла в торжество величия человеческого духа и разума над частными меркантильными соображениями.

Если подвести некий итог нашим наблюдениям, то следует отметить, что причины сложностей с наследованием в России находятся на двух полюсах – это проблемы государственные и проблемы семейные, личные. Один из главных лозунгов советского времени: «Семья – это ячейка общества». Соответственно, если нет семьи – нет и общества, и наоборот. Все-таки прав был Энгельс, когда говорил, что «семья дает нам в миниатюре картину тех же противоположностей и противоречий, в которых движется общество» [44]. Вопросы защиты собственности, бизнеса, прав семьи и детей с тревогой обсуждаются на страницах СМИ, среди предпринимателей и финансовых консультантов и требуют своего решения.

То и дело возникающие в кулуарах Государственной думы разговоры о законопроектах, посвященных законодательному закреплению неотчуждаемых форм собственности – «родовой», «семейной» и т. д., независимо от серьезности этих инициатив напоминают о реальной проблеме: гарантий прав собственности в России нет до сих пор.

В новой России институту частной собственности, если считать с момента принятия закона о частной собственности, уже 23 года. Но он до сих пор не устоялся. С маленькими активами – жильем и другой «личной» собственностью – история в целом понятна. Здесь право собственности существует, хотя и нарушается часто в силу плохих институтов и произвола государства. С большой собственностью все плохо. Ценности, полученные в результате приватизации, не были заработаны. Права, полученные новыми собственниками заводов и шахт, выглядели как восстановление несправедливости и сохраняли оттенок пожалования в обмен на лояльность. Громкие бизнес-истории в России – не только про бизнес, они и про власть. Это так, потому что власть сохраняет негласную «золотую акцию» в больших активах, особенно в тех, которые Кремль считает стратегическими. Глядя на Кремль и Кремлем поощряемые, начальники нижних уровней тоже уверены, что они обладают неписаным правом решать судьбу более мелкой собственности на подведомственных им территориях.

Таким образом, вместо гарантии определенности в формулу ведения бизнеса в России вписана гарантия неопределенности. Именно поэтому инвесторы по-прежнему рассматривают вложения в Россию как крайне рискованную авантюру. Именно поэтому инвестиционный климат в России не может быть радикально улучшен. Именно поэтому неясна ситуация с передачей крупных активов по наследству. Плюс в том, что большинство олигархов сравнительно молоды. Минус же в том, что главный арбитр, кажется, готов тянуть с принятием каких-либо решений до бесконечности.

Не исключено, что странные идеи о «семейной» или «родовой» неотчуждаемой собственности – это попытки подсказать президенту решение. Но попытки эти нужно признать неудачными. Решение все-таки должно вырабатываться не одним «экспертом». Было бы хорошо и о гражданах вспомнить. Как только общество найдет способ установить гарантии собственности, которые не будут пересматриваться в случае смены партий у власти, мы сможем говорить о появлении новой постсоветской государственности [46].

Практически весь российский бизнес находится за рубежом, что в целом негативно влияет на отечественную экономику. Но если углубляться в эту сферу, нам придется менять и структуру власти, и политику и т. д., что вряд ли будет полезно на нынешнем этапе развития. Россия – страна сложная, со своей историей и особенностями менталитета. Демократия здесь в больших объемах не полезна – она получается у нас с каким-то криминальным лицом: при Ельцине, например, демократии было больше, но жить было не лучше. Где эта грань между властью и свободой – никто не знает. Мы не можем быть слепком с английской государственной системы, ведь Россия всегда идет своим путем – между Востоком и Западом, между Европой и Азией. Может, через несколько поколений и у нас сформируется настоящее, свободное, демократическое общество. В Америке и Европе оно создавалось не сразу, а в течение столетий. У нас же еще 25 лет назад страной управляли коммунисты. И сейчас преобладают непрозрачная структура власти, непрозрачное распределение, и 60 % промышленных предприятий работают на добычу нефти и газа…

Я всегда был убежден, что если какая-то проблема вдруг встала так остро, что решать ее нужно срочно, – то решать ее уже поздно. Надо думать о ее последствиях. Кризисное управление работает с прошлым и будущим, давая настоящему двигаться по его траектории. Ибо при попытке ему себя противопоставить оно вас раздавит, сомнет.

Поэтому надо уметь ставить дальние цели. Пытаться строить что-то, не учитывая, как это будет действовать через сто и двести лет, – бессмысленно. Неслучайно люди пожилые и богатые опытом понимают тщетность происходящего и чувствуют, как мало один человек может сделать в жизни. Нашему поколению была дарована возможность увидеть огромную, сложнейшую социосистему на сломе. Те из нас, кто были достаточно зорки и способны к широкому взгляду, могли увидеть всю эту систему и понять, как она существует, как устроена. Это знание уникально. Но нам дарована и другая возможность. Наше сознание было расколото вместе с этой социосистемой. Осталось только самое твердое и важное. Остальное – в том числе многолетняя накипь – пооблетело. Мы оказались в той же ситуации, что Германия или Япония после Второй мировой войны, когда их производственные активы были частью сметены с лица земли, частью вывезены в качестве репараций. И почти ничего старого у них не осталось. Поэтому они строили промышленность на основе самых современных технологий [48].