Владимир Горохов - Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага

– А может быть, Солон, ваши поиски и трудности как раз и вытекают из вашей религии и ваших культов?

– Нет-нет! – страстно ответил афинянин. – С религией, с богами у нас как раз всё в порядке. А вот с самими людьми, нет. Тут получается какая-то невиданная странность. Боги очень близки и понятны нам, а вот люди, далеки друг от друга, они чужды, даже враждебны по отношению к своим близким. Двадцать лет я пытаюсь проникнуть в эту тайну и не нахожу достойного решения. Я даже умышленно обострил события вокруг Саламина, но это не разрешило трудностей нашей жизни.

– Мне кажется, Солон, вы слишком приблизили к себе богов, настолько близко, что уподобили им себя. А боги такое не любят, они не прощают легковерного обращения с ними.

– Разве ж это плохо, что боги приблизились к человеку, а он к ним, – воспылал Солон. – Бог должен быть понятен и приятен человеку. Он должен помогать человеку, а тот почитать его. Мы нуждаемся друг в друге. И мне кажется, что и Зевс, и Афина, и Апполон понимают нас и помогают нам. А вот эллины или, как вы говорите, данайцы понять друг друга не могут, или не хотят.

– И всё же Солон, твои размышления не убедили меня в истинном понимании религии и предназначении богов в жизни человека. Вы слишком раскрепостились, развольничались, ищете чего-то сверхданного и необычного. А этого быть не должно, не следует сему быть! Подобное не замедлило сказаться на вашей жизни. Вы бы поучились у нас. Тысячи лет стоит крепость египетского государства и крепко стоит. А всё потому, что прочны основы нашей религии, что наши боги сильны, скрыты и непонятны простому человеку. Их боятся даже фараоны, хотя и считают себя детьми богов. Что же касается простого египтянина, то он трепещет перед божеством, он внемлет ему и во всем покорствует. Вот в чем высшая мудрость бытия и государственной жизни.

– Но ведь и у вас бывали времена, – воспротивился было Солон, но жрец резко перебил его.

– Бывали, не скрою, но прошли. Великий Амон всё расставил на свои места, и всё вернулось на круги своя. И все поняли как нелепо и гибельно изменять своим богам и легковерно обращаться с ними, как это опасно и самоубийственно и для человека, и для государства. С тех пор Амон стал ещё могущественнее, ещё таинственнее, ещё величественнее. Хотя подлинного Амона и образа его никто из простых смертных не видел. Да что там простых смертных, его мало кто из жрецов видел, его видели всего лишь несколько фараонов.

– А ты видел? – загадочно спросил жреца Солон.

– Я вижу его каждый день. Ежедневно я общаюсь с ним, я вверяю ему все свои помыслы, а он даёт мне источники силы. И мой долг доводить его помыслы до всех. Я ведь хранитель образа Амона – величайшего среди великих богов!

Тут жрец буквально вскричал. Солон опустил голову и надолго задумался. Он даже закрыл глаза. И трудно было понять, то ли он завидовал жрецу, то ли восхищался им, то ли жалел его. Безмолвствовал и жрец. И хотя молчание длилось не более минуты, но оно обоим собеседникам показалась целей вечностью. Первым очнулся жрец и, неистово глядя на созерцавшего Солона, вдруг отрывисто бросил:

– Коль посеял я в тебе великие сомнения, я их и рассею, вернее это сделает Амон.

Солон поднял голову и вопросительно посмотрел на Менхофра.

– Да рассею, – подтвердил он. – Сегодня, сейчас же, если это тебе угодно. Я немедля отведу тебя к Амону, хотя никто из чужестранцев там не был, и я уверен никогда не будет. Ты сам всё должен увидеть и услышать, оценить и понять. И тогда многое в тебе перевернётся, неведение исчезнет.

– Но возможно ли такое? – спросил гость. – Ведь верховный жрец вряд ли позволит мне лицезреть Амона, да и у тебя могут быть неприятности из-за меня.

– Нет, он не может разрешить, но, и не может запретить этого. Образ Амона целиком в моей власти, а я нахожусь в полной власти Амона. Всё, полагаю я, что делается во имя Амона, угодно ему. Пошли!

И он резко встал с кресла. Не спеша, поднялся и афинский купец, и они двинулись навстречу Великому Богу.

Солон давным-давно слышал от старых афинян, что где-то в глубинах старого храма кроется тайное изваяние Амона. Но поскольку оно тайное, то никто и ничего путного о нём сказать не мог. Какое-то удивительнейшее предчувствие овладело им. Ему казалось, что он решился на что-то безрассудное и крайне опасное. Однако деваться уже было некуда. Жрец бросил вызов – Солон его принял. Да и чего собственно бояться Бога, если он даже велик и всемогущ. Правда, это египетский, чужой Бог, но впрочем, все боги принадлежат нам, а мы принадлежим им.

Они вышли на центральную храмовую площадь, откуда было хорошо видно большинство строений. Огромное число сфинксов, стоящих здесь, напоминало Солону конницу, изготовившуюся к бою. И в этом бою ему, купцу-афинянину, предстояло быть, очевидно, обороняющейся стороной.

Менхофра выбросил правую руку вперёд и словно дал команду:

– Пошли!

И они пошли. Сфинксы, статуи, сфинксы мелькали перед глазами Солона. Казалось, им нет числа и счёта. Некоторое время жрец молчал, а потом заговорил:

– Здесь, афинянин, не только прошлое и настоящее Амона, но и подлинная священная история Египта, история его возвышенного духа. Вот эти здания, которые справа от нас, напрочь связаны с именами фараонов Псаметтиха и Тахарки, сделавших очень много для возрождения славы Амона и величия Фив. Они были почти, нашими современниками. Однако нас волнует большее, гораздо большее и гораздо более древнее.

И он, вместе с Солоном, двинулся дальше, вглубь храмовых сооружений. Афинянину казалось, что это не храм, а целый город. Да что там город – это немалое государство. Менхофра как будто угадал мысли Солона и в подтверждение их сказал:

– Всё это царство Великого Амона.

Наконец они вышли на небольшую уютную площадь, и перед ними предстало строение огромного масштаба. У широкой металлической двери, обитой золотом, стояли два жреца. Они с почтением склонили головы перед Менхофра, а затем вопросительно посмотрели на Солона.

– Откройте дверь, – приказал им хранитель образа. – Сей человек пойдёт со мной, – указал он рукой на Солона.

Молодые жрецы послушно выполнили приказ и массивная дверь со скрипом, накопившимся за столетия, медленно отворилась.

– Входи! – почти, что приказал Менхофра. И Солон вошёл. Сделав каких-нибудь пять шагов, он остановился, будучи в состоянии глубокого потрясения. Его взору предстала такая грандиозная и величественная картина, которая не поддаётся никакому словесному описанию.

– Что скажешь? – спросил его гордо Менхофра.

Но Солон молчал. Да и что он мог сказать? И нужны ли вообще здесь какие-то слова. Обстоятельства говорили сами за себя. Жрец всё прекрасно видел и чувствовал. Он понимал, каково состояние гостя.