Юрий Феофанов - Сто процентов закона

Однако хотелось бы обратить внимание вот на какую сторону. Если, допустим, члены исполкома наметят построить дом, они не тотчас же примут решение строить: вызовут архитектора, подсчитают финансы, посмотрят площадку и т. д. Но вот надо принять решение, что-то запрещающее или, наоборот, разрешающее. Ох, не всегда перед этим обкладываются уважаемые члены исполкома кодексами, приглашают для консультации юристов, чтобы семь раз отмерить, прежде чем отрезать, еще и еще раз прикинуть: а можно ли, а не ущемим ли чьи-либо права? В Донецке, например, решили, что молодожены должны заключать союзы сердец в торжественной обстановке, с цветами и шампанским, со свадебной «Волгой», с речами и напутствиями уважаемых граждан. А чтобы новый обряд прочно вошел в быт, запретили всем районным загсам города расписывать молодоженов. Пожалуйте во Дворец бракосочетания! И ведь, вынося такое решение, никто не вспомнил даже о законе, не потрудился проконсультироваться с юристами.

Но уважать закон — значит постоянно думать о нем, если хотите, всегда бояться отступить от него.

Советское законодательство обеспечивает благополучие нашего социалистического общежития, гарантирует права и свободы трудящихся, регулирует гражданские отношения. Предусмотрены в законе и соответствующие санкции для тех, кто нарушает его. Все это является тем надежным фундаментом, на котором зиждется реальная действенность советского закона, его авторитет.

Однако известно, что сам по себе фундамент может дать лишь основу прочности всего здания. Но он не в силах повлиять на отделку всех его деталей, сам по себе обеспечить прочность всех надстроечных элементов. Какими будут помещения, перекрытия, карнизы, балконы — все это зависит уже не от прочности фундамента, а от искусства архитекторов и строителей. И крепко скроенное не всегда бывает ладно сшитое. То же самое и в области права: мало сознавать, что у нас есть хорошие и справедливые законы, утешаться тем, что государственные органы постоянно заботятся о совершенствовании законодательства. Надо так поставить дело, чтобы законы реально и неукоснительно действовали — только это и может внушить и воспитать повседневное их уважение.

Справедливость без меча, говорят, хуже самой несправедливости. Иными словами, это можно пересказать так: в тех сферах нашей жизни, где властвует закон, где справедливость обеспечивается законом, там нет места неуважению к правовой норме. В. И. Ленин по этому поводу писал:

«Закон ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права».

Вот эти ленинские слова мне хочется предпослать к рассказу о двух судебных процессах, которые случаются не так уж часто. И не потому, что преступления, с которыми вы сейчас познакомитесь, уж очень редки, просто сам закон часто в подобных ситуациях бездействует. Но по порядку.

В народном суде Дзержинского района Москвы открылись двери зала заседания. Заняли свои места подсудимый, прокурор, адвокат. Вошли судьи. Свидетели дали подписку говорить правду и только правду. Зачитали обвинительное заключение. Последовал традиционный вопрос:

— Подсудимый Моисеенков, вы признаете себя виновным в совершении уголовного преступления?

— Нет, ни в коем случае. Я…

Человек, нервно поднявшийся со скамьи подсудимых, произнес это горячо и, как казалось присутствующим в зале суда, вполне искренне. Он не понимал своей вины. Он и сейчас еще не понимает или не хочет понять. Он грозит, что будет жаловаться вплоть до…

В чем же его обвиняют? И почему такая бурная реакция?

Как свидетельствуют материалы дела, «преступление совершено в заготовочной столовой комбината питания ВДНХ». Совершил преступление директор столовой Андрей Максимович Моисеенков, 1909 года рождения, образование высшее. А история преступления такова.

Экспедитор Валерий Максимович Казачук должен был доставить из заготовочной столовой продукты на одну из «точек». Продукты погрузили, шоферу выписали путевку, а экспедитору — накладную. Казачук, посмотрев документы, вернул их.

— Тут надо кое-что исправить, — сказал он. — Мясо везем в тушах, а в накладной оно значится как разделанное.

— Тебе какая разница?

— То есть как? Цена ж ему разная.

Казачука не послушали. Он пошел к директору и там произнес слово «очковтирательство».

— Ну, вот что, — ответил Моисеенков, — не твоего это ума дело. Ты вези, брат, свой груз и сдавай.

— Да как же, Андрей Максимович?

— А вот так. Есть указание, — директор многозначительно показал большим пальцем куда-то вверх и назад.

— Понял?

Экспедитор понять ничего не понял, но распоряжение выполнил. Потом подобные вещи стали повторяться. Это директору столовой было нужно, чтобы «дать план». Казачук написал обо всем куда следует. Назначили комиссию. Все подтвердилось, и директору столовой объявили выговор.

— Ну, подожди же у меня, — сказал директор.

Через некоторое время экспедитор Казачук был уволен. Он обратился в местный комитет. Всю эту историю разобрали, обсудили и предложили восстановить Казачука на работе — без профсоюзного органа нельзя уволить человека. Директор не противился. Вообще он вел себя по отношению к своему «недругу» вполне корректно. А строптивый экспедитор на одном из партийных собраний вновь открыто заявил о махинациях, которые совершаются в столовой. Он никак не мог уразуметь «высших интересов», на которые ссылался директор.

Прошло еще некоторое время, и Казачука вновь уволили с работы. На сей раз с согласия месткома. Причина — сокращение штатов. Между прочим, никакие штаты в то время не сокращались, но приказ именно так формулировал причину увольнения — по п. «а» ст. 47 КЗоТ. Нет, теперь Моисеенков не самоуправствовал. Наоборот, он будто бы и не причастен был к увольнению. Он только заботился о сокращении штатов, о высших государственных интересах. Фамилию кандидата на увольнение назвал местком.

Это точно. Только член месткома заявил на следствии:

— Мне лично директор говорил, что уволить надо Казачука…

Обычный трудовой конфликт? Так откуда следствие, спросите вы. Оно началось, ибо народный суд Дзержинского района восстановил Казачука на работе, постановил взыскать в его пользу деньги за вынужденный прогул с директора, а прокуратура возбудила против Моисеенкова уголовное дело. За грубое нарушение прав гражданина, за попытку зажать критику, за самоуправство. В обвинительном заключении это выглядело так:

«За незаконное увольнение из личных побуждений».

Вообще-то говоря, не только обвиняемый был не согласен с выводами следователя, но и некоторые другие тоже. Не то, чтобы они отрицали вину Моисеенкова. «Виноват, конечно. Никому не позволено нарушать законодательство о труде. И критику уважать надо. Что и говорить — самоуправство. За это следует взгреть, кто ж спорит. Но, чтобы уголовное дело заводить, — это, знаете ли…»