Владимир Демченко - Главные преступления советской эпохи. От перевала Дятлова до палача из Мосгаза

— Не знаю. Прости, если сможешь.

Николай резко развернулся и зашагал прочь. Макарова догнала его, уцепилась за ватник, за штанину… Николай пытался стряхнуть ее, но девушка вцепилась мертвой хваткой. Тогда мужчина размахнулся и наотмашь ударил ее по лицу.

Макарова очнулась в зимнем лесу одна. Что предпринять? Может, все-таки к партизанам? Нет, об этом Антонина даже думать не могла. Она уже была предателем, даже не осознавая этого.

Девушка встала и пошла — без цели, куда несут ноги. Она бродила так несколько дней, окончательно изголодалась и, наткнувшись на село, направилась прямо в избу. За столом сидел мужчина в форме фашистского полицая. Он вытащил пистолет. Макарова вздохнула и опустилась на лавку. Она была счастлива найти выход, хотя бы такой. В тот момент началась ее вторая жизнь.

Не ведая того, Макарова попала в так называемую Локотскую республику. Это административное образование, в которое входило несколько районов нынешней Брянской области, отличалось от других оккупированных немцами территорий. Республика была создана в ноябре 1941 года, фашисты хотели создать здесь полигон будущего устройства завоеванной России. Они упразднили колхозы и раздали землю частникам. Всю власть передали коллаборационистам, присягнувшим на верность Германии. Порядок поддерживали полицаи из местных, а оккупационная администрация ограничила свои полномочия советами и контролем.

Локотская республика должна была показать, как немцы обустроят завоеванную страну, как прекрасно заживут страдающие под игом коммунистов жители Страны Советов. В республику завозили продукты, жизнь здесь была намного сытнее, нежели в других оставшихся под немецкой армией регионах.

КСТАТИ

Локотский округ превышал территорию Бельгии, его население составляло 581 тысячу человек. Здесь были собственные вооруженные силы, насчитывавшие от 12 до 20 тысяч человек.

Надо сказать, что многие новый порядок приняли. Не то чтобы им нравились немцы, но работать на своей земле и не стесняться относительного достатка — многим это было по нраву. Кто-то шел в полицаи — так можно было гарантировать жалованье и прокорм семье. Другие просто подстраивались под рыночную систему и старались помалкивать.

И все же, как ни пытались заигрывать немцы с населением, подавляющее его большинство было готово бороться с ними до последней капли крови. Леса кишели партизанскими отрядами, полицаи вели с ними ожесточенную борьбу. В столице республики, поселке Локоть, местный конезавод превратили в тюрьму, всегда переполненную. Две, две с половиной тысячи узников постоянно содержались там. В крохотные загоны для лошадей набивали по 25–30 человек. В тесноте люди не могли даже присесть — старики, женщины, дети стояли сутки напролет. Еврейская национальность, родство с партизанами, малейшая им помощь, симпатии к коммунистам или просто выражение недовольства немецкой оккупацией — все это могло стать причиной ареста и последующей казни. А рас стреливали людей порою только для того, чтобы освободить место в камерах для новой партии узников.

Незадолго до того дня, как Макарова переступила порог дома одного из полицаев, партизаны напали на назначенного немцами бургомистра Константина Воскобойника. Глава образцово-показательной республики был убит, полегло много предателей. Полицаи были страшно злы, планировали серию карательных акций. Тот из них, что сидел за столом, принял Антонину за партизанку. Но девушка вдруг сказала:

— Наконец-то я попала к вам. Не могу больше видеть этих коммунистов.

Полицай опустил пистолет. Он отвел девушку к новому бургомистру, бывшему коммунисту Брониславу Каминскому. Больше всего Макарова хотела выжить, согреться, поесть и поспать. Она принялась в самых крепких выражениях ругать советскую власть. Она выражала готовность жить здесь, в Локоти, и служить Германии верой и правдой. Каминский чувствовал, что девушка не врет. Но в ее искренности нужно было удостовериться.

— Значит, ненавидишь коммунистов, так-так, — сказал он. — А убить коммуниста смогла бы?

— Да хоть десяток, — не задумываясь ответила Макарова. — Я даже с пулеметом обращаться умею.

— Отлично, — сказал Каминский и распорядился отвезти девушку к конюшне-тюрьме. Вывели десять приговоренных к расстрелу. Выкатили пулемет «максим» и ткнули Макарову прикладом.

— Давай, докажи свою верность.

— Водки дайте, — только и сказала Макарова.

Опрокинув залпом стакан, подняла рамку прицела, проверила ленту и нажала на гашетку. Через минуту в прицел были видны лишь лежащие тела. Кто-то еще бился в судорогах, Антонина взяла у одного из полицаев пистолет и добила их.

— Пойдем, Тонька-пулеметчица, — сказал он. — Теперь ты с нами.

Через несколько дней Макарову было не узнать. Вместо бледной доходяги в лохмотьях по селу гуляла румяная, довольная жизнью краля в новенькой полицейской форме. Ей предложили стать штатным палачом республики. Она согласилась, попросила только оставить ей пулемет и дать собственный пистолет. Ей выделили комнату и положили оклад — 30 оккупационных марок.

— Мои тридцать сребреников, — шутила она.

Тридцать лет спустя, на первом допросе, она скажет:

— Время было такое, война. Это была обычная для войны работа, за которую я получала деньги.

Прозвище Тонька-пулеметчица так и закрепилось за Макаровой. В Локоти ее знали все. Работа не отнимала у нее много времени — всего пару раз в неделю она отправлялась к конюшне, выкатывала пулемет «максим» и отправляла соотечественников на тот свет. Работа нравилась. Вскоре пулеметчица потребовала, чтобы группу собирали побольше. Зачем напрягаться из-за 5–10 человек. Пусть будет сразу двадцать.

Позже на одном из допросов она призналась:

— Все это чушь, что мертвые приходят во сне. Ко мне ни один не приходил. Отстрелялась — и забыла об этом.

Тонька нашла приработок. Людей выводили на смерть в той же одежде, в какой арестовывали. Перед казнью она обходила строй и придирчиво осматривала несчастных. Отмечала тех, кто был неплохо одет, заставляла улыбаться, выискивая золотые зубы. А потом старалась целиться тем, чьи вещи приглянулись, в голову. Чтобы ткань не повредить.

В копилку шло все. Женские вещи оставляла себе, мужские продавала. Если пулевые отверстия все же встречались, пулеметчица отстирывала кровь, штопала дырки… В военное время все сгодится.

Жители поселка видели Тоньку почти всегда навеселе. Вряд ли она топила в шнапсе чувство вины, просто разгульная веселая жизнь нравилась ей. Девушка постоянно заигрывала с немецкими офицерами и нашими полицаями, меняла кавалеров, словно чулки.