Ирина Левонтина - Честное слово

Вполне перформативно. А я еще вспоминаю такую историю. Однажды ко мне обратился за лингвистическим заключением некий человек. Он долго морочил мне голову, всячески надувал щеки, намекал на связи в верхах (мол, мы с Юриймихалычем – а Лужков тогда был еще в полной силе), на перспективы длительного сотрудничества, но я только скучным голосом повторяла: “Ну давайте сначала текст посмотрим…” Он каждый раз говорил: “Да с текстом-то все ясно, я хочу, чтобы вы поняли ситуацию”. Но наконец мне все же удалось настоять на своем, и текст был предъявлен. Суть дела была такова: у нас, мол, с ними договор, но они говорят, что договор расторгнут, хотя он вовсе не расторгнут. Вот, мол, они ссылаются на свое письмо, в котором написали: “По таким-то и таким-то причинам считаем договор расторгнутым”. Так, говорит, если они считают, значит, это всего лишь их субъективное мнение – а на самом деле никакого расторжения договора нет. Ну тут мне пришлось его огорчить, поскольку в данном случае фраза “Считаем договор расторгнутым”, собственно, и представляет собой акт расторжения договора, это то же самое, что “Расторгаем договор”. Уж там имели ли контрагенты право расторгнуть договор в одностороннем порядке, не имели ли они такого права – это как договор составлен. Только значение глагола считать тут ни при чем. Был ужасный скандал, несостоявшийся клиент мгновенно от комплиментов и посулов перешел к угрозам и обвинениям в некомпетентности, а потом наконец удалился со словами: “Я пойду выше!” Что бы это “выше” ни значило, но больше я того человека не видела. Я к тому, что перформативные высказывания могут поджидать нас в самых неожиданных местах.

Прихожу я однажды в магазин и вижу: стоят на полке пластиковые баночки с подушечками жвачки (по сорок подушечек в баночке – такие удобно держать в бардачке в машине), а под баночками ценник, на котором, в соответствии с современными синтаксическими обыкновениями, значится: “Орбит сочный арбуз бутылка”, цена, штрих-код. А дальше, как говорит моя коллега колумнистка Керри Брэдшоу (Sex and the City) , “я задумалась”. Задумалась я о том, с какого перепугу можно назвать явные и бесспорные баночки бутылками . Разве что из-за того, что жвачку надо вытрясать через дырочку в крышке?

Вообще про банки-бутылки интересный сюжет. Если спросить, чем, собственно, банка отличается от бутылки , все сначала отвечают: “Ну, это очень просто, форма разная”. И начинается:

– У бутылки горлышко всегда длинное.

– Да? А как насчет рижского бальзама? Помните, такие коричневые, керамические? Никто не усомнится, что бутылки, а горлышко у них короткое, короче, чем у многих банок.

– Ну, у бутылки горлышко узкое.

– У рижского бальзама или водки “Журавли”, да даже у стандартной водочной бутылки – конечно. Но вспомним молочные бутылки старого образца. Не современные, от можайского молока, а те, с серебристыми крышечками из фольги. У кефира крышечки были такие изумрудные. Что-то, ряженка, что ли, было в желтую полосочку. У тех бутылок горлышко было широкое. Собственно, и сейчас всякие кефиры и питьевые йогурты продают в бутылках с широким горлышком, только пластиковых. Да что кефиры. У бутылок от вина Paul Masson горло вообще расширяется. В таких удобно крупу хранить.

– Ну сама бутылка высокая, вытянутая вверх, это точно!

– А вот и не обязательно. Бывают и бутылки пузатенькие, даже приплюснутые.

На самом деле все эти признаки есть, только не всегда все представлены сразу. У бутылки от рижского бальзама горлышко и правда короткое, зато оно узкое и сама бутылка высокая. Как и молочная бутылка, и Paul Masson . А у низеньких приплюснутых бутылок зато горлышко узкое и обычно достаточно длинное.

И еще есть интересный признак – основное предназначение. Разумеется, в трехлитровых банках до сих пор еще часто продается сок; конечно, походники при помощи воронки насыпают в пластиковые бутылки крупы. Даже если байдарка перевернется, гречка не пострадает. Но в целом очевидно, что бутылки для жидкостей, а банки для иных субстанций.

Теперь проведем мысленный эксперимент. Бывают такие банки примерно по 600 мл, в которых продаются маринованные грибочки и прочие закуски, – они очень высокие и почти цилиндрические. Возьмем мысленно такую банку и отклеим от нее этикетку. Посмотрим на нее. Это, конечно, банка, любой скажет. Но представим себе, что диаметр донышка остался прежним (сантиметров семь), а высота увеличилась вдвое, то есть стала около 35 см. Этот сосуд назовут явно уже не банкой, а бутылкой. Она будет похожа на бутылку от водки “Цельсий” или китайского сливового вина (та даже менее вытянутая). Если увеличивать высоту постепенно – с какого момента сосуд перестанут называть банкой и начнут называть бутылкой? Тут можно проводить исследования. Еще стоит посмотреть, повлияет ли на выбор номинации, если на сосуд наклеивать этикетку – то “Маслята маринованные”, то “Вино десертное”.

Можно развлечься и построить многофакторное определение бутылки, выстроив иерархию признаков и указав правила, по которым проводится граница, за которой сосуд перестает называться бутылкой. В современной лингвистике для этого случая используется обычно понятие прототипа: описывается прототипический объект или ситуация, с которыми соотносится данное слово, причем часть признаков объекта или ситуации оказываются “слабыми”, а часть необходимыми, инвариантными. Яркий пример такого описания конкретной лексики представлен в классической работе замечательной лингвистки Анны Вежбицкой о чашках и кружках (cups and mugs) . Речь идет о том, что у чашки есть инвариантные признаки (она изготовлена для питья горячих жидкостей, и она достаточно мала, чтобы человек мог поднести ее ко рту одной рукой), но у прототипической – “идеальной” – чашки признаков больше: так, у нее есть блюдце, ручка и т. п.

Посмотрим еще на одну пару самых простых слов: есть и пить . Казалось бы, куда уж яснее. Однако попробуем сформулировать. Первое, что приходит в голову, – едят твердое, пьют жидкое. А бульон или кисель? Прямо из чашки их пьют, а если ложкой – никто не скажет, что пьют, скажут, что едят. Правда, если больного поить с ложечки водой, то он все равно пьет, а не ест. Попробуем построить определение на характерных для питья всасывающих движениях. Опять не получится – не только потому, что можно втягивать макаронину. Если человек высасывает сок из мозговой косточки или артишока, никто не скажет, что он пьет. Чтобы пить, жидкость должна быть готова уже заранее, и человек поглощает ее глотками. А кстати, младенец ест или пьет молоко? Если из бутылочки, то и так, и так, а из груди – ест. Конечно, тут можно поговорить о том, что все такие противопоставления, скорее всего, не универсальны, что в разных языках и в разное время действительность членится по-разному. Можно вспомнить фразу “Кушать подано” и сочетание “кушать кофей”: глагол кушать в языке XIX века явно был устроен не так, как современный глагол есть . Но я о другом.