Ирина Левонтина - Честное слово

Хотя, конечно, и в таких контекстах какие-то смысловые различия между разными словами сохраняются. Так, “ Какой поехали?” или “ Где поехали?” в первую очередь указывают на то, что нет объективных предпосылок для отъезда. Скажем, жена хлопочет, посуда не помыта, вещи не собраны, а муж сидит со скучающим видом и поторапливает: поехали, мол. А “Чего это / С какой стати поехали?” скорее указывает на неодобрение говорящим реплики собеседника “Поехали!”. Скорее всего, у человека вообще совершенно другие планы были. Фразы “Какие еще три часа?” и “Какие там три часа?” тоже не вполне синонимичны. С еще фраза выражает оценку предшествующей реплики собеседника как абсурдной или совершенно неуместной, а с там – указывает на то, что собеседник, по мнению говорящего, сильно ошибся в оценке продолжительности. Оно и понятно: ведь основная идея слова там – это “далеко”. В данном случае получается, что далеко от истины. Помню, как в диалектологической экспедиции в Архангельской области старушка говорила мне: “Ошиблась, далёко ошиблась!”

На работе я занимаюсь тем, что пишу словарные статьи. Собственно, весь наш сектор теоретической семантики ИРЯ им. В. В. Виноградова РАН работает над составлением словарей. Словарь – жанр строгий, и все соображения, которые возникают по поводу того или иного слова, туда не впихнешь. Так я вам расскажу.

Недавно мне попалось чудное слово букашка. Букашка – это обычно маленький жучок, ну, необязательно прямо жучок, но кто-то похожий по форме. Божья коровка или светлячок – типичные букашки , а серьезные жуки типа майского или навозного – уже не букашки . Иногда, впрочем, под букашками подразумевают и других насекомых: “Поставьте эту жижу в колбе на подоконник на солнце, и через час в ней появится рой зеленых букашек” (М. Шишкин. Всех ожидает одна ночь, 1993). А часто букашка в русском языке – это не что-то конкретное, а просто самое мелкое живое существо: “Нет ни одного человека на земле, ни одной букашки, ни одной твари, которая бы любила тебя” (М. Милованов. Естественный отбор , 2001); “Ведь любое существо, любая букашка потому и живет, что двигается” (С. Залыгин. После инфаркта , 1999). Букашка при этом – что-то очень безобидное, не клоп, скажем, и в следующем примере клещ назван букашкой иронически:

Клещ! – милая такая букашка . Способна тридцать лет проваляться без воды и пищи в совершенно иссохшем виде. А стоит ее положить на живое, как она и сама немедленно оживает и начинает пить кровь (А. Волос. Недвижимость , 2001).

А то есть еще забавное слово козявка . Тут с биологической точки зрения еще менее понятно, кто это (подчеркну еще раз, не в терминологическом, а в общеязыковом смысле, а так-то у биологов бывают всякие неизвестные широкой публике мавританские козявки ). Ну, если букашка – это скорее такое кругленькое, то козявка – скорее такое зелененькое с ножками. Например, похожее на кузнечика, но маленькое. Ну необязательно зелененькое, необязательно как кузнечик, но не округлое. Вот характерный пример:

“Да, еще перед отъездом он попытался расспросить тетку Люсю про Олегову татуировку: что это за козявки такие?

– Не козявки , а иероглифы! – строго поправила она (К. Тахтамышев. Айкара , 2002).

Никому ведь не пришло бы в голову сравнить иероглифы с букашками . Ну и другое, детское значение слова козявка говорит само за себя. Не будем тут вдаваться в малоаппетитные подробности.

Здесь хорошо видно, как отличается так называемая наивная, или языковая, картина мира от так называемой научной. Бывают такие показательные фрагменты. Например, известная языковая псевдобиологическая классификация плодов. Противопоставления между фруктами и овощами или фруктами и ягодами основаны, в частности, на совсем не биологических признаках: кладут ли это в рот целиком или откусывают, едят с солью или с сахаром, в начале обеда или на десерт. И было бы ошибкой думать, что такие признаки всегда обусловлены объективными характеристиками объектов. Это ведь у нас помидор считается овощем, а в Китае помидорчики подают на тарелке с фруктами и засахаривают.

Вот так и тут. Забавный такой фрагмент онтологии – класс букашек и класс козявок среди мелких сущностей. Но интересно еще и другое. У этих слов, а также и у других слов, обозначающих насекомых, паукообразных и прочую мелочь, разный ассоциативный потенциал. Ну, пауков отбрасываем сразу, у них яркий и совершенно специфический образ из-за этой их паутины. Оставим также и клопов , и комаров с мухами , с ними тоже у человека свои личные отношения. Но вот остальные…

С одной стороны, понятно, все они маленькие, их можно легко смахнуть или раздавить, поэтому они ассоциируются с идеей ничтожности и пренебрежимости. Но дальше начинаются различия.

Букашка – да, мелкая, да, говорят: “Он тебя раздавит как букашку”. Но особого презрения она не вызывает, а может даже ассоциироваться с тихой радостью жизни. Букашка – своего рода квант живого: “Даже когда букашка на земле умирает, меняется что-то на земле, меняется…” (М. Анчаров. Как птица Гаруда , 1989).

Козявка – если посмотреть много примеров из текстов, это хорошо видно – чуть более зловредна, чем букашка . В козявке просматривается какая-то неподобающая при таком размере претензия, что ли:

“Главное – она. Ничтожество, козявка , а самомнение – во! Будто весь мир осчастливила, что за Вальку вышла.

– Мне она показалась скромной девушкой.

– Нахалка, каких мало (И. Грекова. Перелом , 1990).

“– Ничтожества! Мелкие твари! Козявки! “Я полагаю…” Кто вы такие, чтоб полагать! (В. Войнович. Претендент на престол , 1989)

“Получается так – мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред… (Вен. Ерофеев. Москва – Петушки , 1973)

А кроме того, у козявки есть другая ассоциация. Говорят “Она еще козявка ” – в смысле “очень юная”.

Понятно, что вошь – это уже нечто гораздо более презренное и сугубо отвратительное. Вспомним формулировку Раскольникова “эстетическая вошь”. Обозвать человека вошью – совсем не то же, что назвать его букашкой .

Когда человека называют насекомым – имеют в виду даже не столько его ничтожность, сколько его злость, примитивность и низкую организацию: “Развратнейший и в сладострастии своем часто жестокий, как злое насекомое, Федор Павлович” (Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы ). И еще оттуда же: “Любил разврат, любил и срам разврата. Любил жестокость, разве я не клоп, не злое насекомое? Сказано – Карамазов!” Или вот другое: “Долго молча меня разглядывал, потом сказал в высшей степени неприязненно: – Маленькое, глупое, злое насекомое! И вредное притом! Как тебе не стыдно было отца обманывать?” (Ю. Герман. Дорогой мой человек , 1962).