Мария Елифёрова - #Панталоныфракжилет

– то это, конечно, частица, потому что собака не может растерзать тапки в переносном смысле. Здесь частица буквально сообщает адресату: “я не преувеличиваю, все так и было”.

Можно еще вспомнить частицу типа , которая, конечно же, представляет собой родительный падеж слова тип . Само это слово заимствовано из французского: type – так первоначально назывался оттиск на печатном станке (отсюда же наше типография ). А французское слово, в свою очередь, происходит от греческого týpos “удар”. Старые способы печати требовали солидных усилий для получения отпечатка; еще в моем детстве бытовало выражение набивные ткани , то есть ткани, на которые набивают рисунок. Но из слова тип семантика “удара” почти сразу ушла, и основным его смыслом стало “подобие”. В современном просторечии частица типа синонимична частице вроде (которая представляет собой слившееся словосочетание – в роде , то есть “в той же категории”). Но частица вроде исконно русская, а типа – заимствование.

Куда менее интересны заимствованные частицы, связанные с иностранной дворянской титулатурой и обозначением происхождения в фамилиях или прозвищах: немецкое фон , нидерландское ван , французское де , итальянские да и дель . Такое впечатление, что их и в частицы-то запихнули только потому, что не нашли, куда приткнуть в русском языке, в какой грамматический разряд. Ведь во всех языках, откуда они пришли, они служат нормальными предлогами, и все они обозначают “из”. Многие, наверное, задавались вопросом, почему Жанна д’Арк так именуется – ведь она была простой крестьянкой. А просто д’Арк значит “из Арка”, и во Франции вовсе не обязательно быть дворянином, чтобы обзавестись de или d’ перед прозвищем. Такие “частицы”, строго говоря, нельзя назвать полноценными русскими частями речи – их сфера применения очень ограничена, они используются только в иностранных именах.

Проблема заимствования частиц исследована довольно слабо, в том числе потому, что основная масса лингвистических исследований в наше время публикуется на английском и французском, а в этих языках развитой системы частиц нет, в результате “частицами” исследователи, пишущие на этих языках, порой именуют совсем не то, что под этим подразумеваем мы. Так, автор одной работы о взаимодействии испанского с языками андских индейцев именует “частицами” союзы и местоименные наречия [122] Hardman-De-Bautista M. J. The mutual influence of Spanish and the Andean languages, Word, 1982, 33:1–2. Pp. 150–151. . Возможно, эта книга вдохновит кого-то из читателей на исследование вопроса, насколько часто частицы путешествуют из языка в язык и какие приключения они при этом переживают.

До сих пор, говоря о заимствованиях, мы по умолчанию подразумевали слова. И правда, для неискушенных в лингвистических тонкостях людей язык из слов и состоит: часто они искренне не понимают, например, почему нельзя переводить научные статьи “Гуглом”. Казалось бы, это не художественная литература, в которой нужны какие-то сложные языковые приемы, – подставляй одно слово на место другого, и все тут… Однако на практике все оказывается гораздо сложнее – даже если за дело берется не машина. А уж возможности искусственного интеллекта по этой части сильно преувеличены [123] О проблемах, связанных с работой ИИ, см., например: Анатолий Гершман. Заблуждения искусственного интеллекта. 27 сентября 2017 г. [ https://postnauka.ru/faq/80051 ] – Доступ на 27.03.2020. .

Наглядный пример. Все, у кого основной иностранный язык – английский, со школы слышали, что в английском предложении непременно должны быть подлежащее и сказуемое, что выпускать их, как в русском, нельзя. Однако, когда российский ученый начинает писать аннотацию на английском к своей работе, чаще всего из-под его пера выходит что-то вроде: In the book is said… – “В книге говорится…” Постойте, а где же здесь подлежащее? Что относится к глаголу is ? Ведь “в книге” – это не подлежащее, а обстоятельство! А просто составитель аннотации не подумал и механически подставил английские слова на место русских, забыв, что в английском не бывает односоставных предложений. Как же правильно? А правильно будет совсем по-другому: The book says… Дословно – “Книга говорит…”. На самом деле в английских аннотациях, конечно, вообще так не пишут – там принято приводить лишь краткий пересказ содержания книги, но это уже другая область, которая называется речевым этикетом.

Итак, язык – это не только слова, но как минимум еще и грамматика. Со школы мы помним, что грамматика включает в себя морфологию и синтаксис. Это весьма обширные области, так что каждая из них заслуживает отдельной главы. Начнем с морфологии.

В школе при разборе слова нас учат в первую очередь выделять корень. Может показаться, что упоминание корня в разговоре о заимствованиях морфем излишне – ведь во всех заимствованных знаменательных словах есть корень, и он нередко начинает вести себя продуктивно в том языке, куда он попал: теннис – теннисный – тенниска, салат – салатный – салатовый (цвет) – салатница и т. д. Однако корень вовсе не обязательно заимствуется вместе со словом. Бывают такие случаи, когда заимствованный корень не дает в языке самостоятельного слова.

Это происходит, например, при образовании сложных слов. Нам уже случалось вспоминать грибоедовскую шутку про “смешание французского с нижегородским”, когда речь заходила о слове светофор . Ведь в нем первый корень чисто русский, а второй греческий – от phorós “носитель” (святой Христофор потому и Христо-фор , что, согласно легенде, перенес младенца Христа через реку).

Кто придумал русское слово светофор , неясно. Светофоры появились в Москве и Ленинграде в начале 1930-х гг., и первые упоминания слова светофор – практически тогда же: В. П. Катаев в романе “Время, вперед!” (1931–1932) и К. Г. Паустовский в повести “Кара-Бугаз” (1932, глава “Полководец”) употребляют это слово без всяких пояснений, как будто оно уже всем понятно. А во второй половине 1930-х гг. его уже можно найти в словаре Д. Н. Ушакова [124] [ https://ushakovdictionary.ru/word.php?wordid=68336 ] – Доступ на 26.11.2019. . Похоже, в русский язык оно вошло молниеносно и прижилось там с рекордной скоростью.

Очевидно, оно “изготовлено” по образцу слова семафор . Семафоры начали применяться на железной дороге еще в XIX в. и послужили подсказкой, что делать, когда понадобилось регулировать автомобильное движение. Вообще же слово семафор происходит из лексикона моряков – так обозначалась передача сигналов цветными флажками. Но в нем оба компонента греческие, первый означает “знак”. Тогда как в русском слове светофор ко второму греческому корню приклеился русский свет- . И сам по себе в русском языке корень - фор ничего не значит, хотя, помимо семафора , у нас есть еще некоторые специализированные научные термины, например сифонофоры и погонофоры (названия морских животных, от греческих siphōn “трубка” и pōgōn “борода”).