Дэвид Беллос - Что за рыбка в вашем ухе? [Удивительные приключения перевода]

Переводчики, повторяя чужие слова, делают ровно то же самое — только на другом языке, что никак не влияет на разнообразие используемых инструментов.

Однако основная цель, которой они хотят достичь с помощью этих инструментов, может не иметь ничего общего с намеренными или невольными повторами при общении на одном языке. Они стремятся сохранить суть исходного высказывания — сохранить значение не только произнесенного, но и самого факта произнесения, причем с учетом контекста, в котором эта вторая формулировка будет услышана или применена. Переводчики не стараются что-то изменить, в то время как в обычном общении повторы, как правило, сопровождаются теми или иными вариациями.

Вот небольшой пример того, какие изменения вносят переводчики ради того, чтобы ничего особенно не менять. В многоязычном журнале, который раздается пассажирам поезда «Евростар», есть страница с диаграммами, иллюстрирующими масштабы и достижения системы скоростного проезда по туннелю под Ла-Маншем. В одном из текстовых «пузырей» написано «334,7 км/ч», что по-английски комментируется так: «побившая рекорд скорость (208 миль в час), достигнутая поездом „Евростар“ в июле 2003 года при тестировании Первой британской высокоскоростной линии». Далее следует французский текст:

Le record de vitesse d’un train Eurostar établi en juillet 2003 lors du test d’une ligne TGV en Grande-Bretagne [157] Самая высокая скорость поезда «Евростар», достигнутая в июле 2003 г. во время испытания линии высокоскоростных электропоездов в Великобритании ( фр. ). .

Отсутствие во французском тексте упоминания о милях в час можно рассматривать как дань традиции; но очевидная причина заключается в том, что это упоминание ничего не дало бы французским читателям, едва ли знакомым с такой мерой длины. Интереснее другое: во французском тексте утверждается, что 208 миль в час — самая высокая скорость, которую развил поезд во время тестирования, в то время как в английском сказано, что самая большая скорость поезда побила рекорд. Какой рекорд? В Великобритании практически любой — на британских железных дорогах ни один поезд не развивал большей скорости. Но для Франции, где электропоезда эту скорость не раз превышали, это никакой не рекорд. Поэтому, чтобы явно не противоречить фактам, французскому переводчику пришлось перефразировать утверждение и поменять контекст. А главная тонкость реконтекстуализации заключается в замене во французском варианте Первой британской высокоскоростной линии на высокоскоростную линию в Великобритании. Не стоит сообщать французскому читателю тот неудобный факт, что в Великобритании всего одна высокоскоростная линия, притом что во Франции их много, поэтому во французском варианте детали опущены. Великобритания и Франция, связанные теперь скоростной линией теснее, чем когда-либо, по-прежнему дают совершенно разные контексты даже для самых простых высказываний, поэтому информацию при переводе приходится переформулировать {164} 164 Eurostar Metropolitan. 2010. June. P. 5. Внесенные изменения показывают, что это предложение было переведено с английского на французский, а не наоборот. Обратный перевод с французского, вероятно, дал бы: «Наивысшая скорость, достигнутая поездом „Евростар“ в июле 2003 г. при тестировании высокоскоростной линии в Великобритании». .

У переводчиков художественной литературы более смутное представление о контексте использования их работы, чем у остальных переводчиков. Они вообще не могут быть уверены, что у них будет конечный пользователь. Очень многие переводные произведения (в том числе весьма достойные) продаются в ничтожном количестве экземпляров и пропадают в черной дыре. По сути, единственный пользователь художественного перевода — это воображаемый Читатель, к которому мысленно обращается переводчик.

Вот настоящая причина, по которой, когда речь заходит о передаче культурных ценностей, переводчики говорят себе, что стараются произвести эквивалентный эффект.

С этим часто употребляемым критерием переводческого искусства две проблемы: во‐первых, эквивалентный, а во‐вторых, эффект.

Переводы действительно производят эффект. Они могут заставить читателя смеяться, плакать или бежать в библиотеку в поисках похожих книжек. Как показывает следующий исторический эпизод, перевод может привести и к губительным последствиям.

В 1870 году немецкий канцлер Отто фон Бисмарк обнародовал заявление для прессы. В нем говорилось, что германский монарх отверг переданное французским послом требование к немецкой королевской семье: навсегда отказаться принимать испанский трон. Кроме того, сообщалось, что кайзер хочет прекратить общение с французским послом и отправил ему через дежурного адъютанта предписание более не пытаться вступить в контакт с его величеством:

Seine Majestät der König hat es darauf abgelehnt, den französischen Botschafter nochmals zu empfangen, und demselben durch den Adjutanten vom Dienst sagen lassen, daß Seine Majestät dem Botschafter nichts weiter mitzuteilen habe.

Упомянутый в заявлении Adjutant vom Dienst — это обозначение высокопоставленного придворного, но слово почти совпадает с французским adjudant. Заявление Бисмарка было немедленно переведено парижским новостным агентством Havas и разослано во все газеты, которые опубликовали его в своих экстренных выпусках, тут же поступивших в продажу. В версии Havas слово Adjutant не было переведено, оно приводилось в оригинальной форме. Эффект от одного этого слова был чудовищный. Французское слово adjudant означает старшину. Получалось, что к французскому послу отнеслись крайне пренебрежительно, передав ему послание кайзера через военного столь низкого ранга. Французы были в бешенстве. Через шесть дней они объявили войну.

Весьма вероятно, что именно такого эффекта — начала войны — Бисмарк как раз и добивался, но вряд ли он для этого так составил свое заявление, чтобы оно было неверно истолковано из-за существования во французском слóва, сходного с немецким по звучанию, но отличного по смыслу. В конце концов, это же не Бисмарк, а агентство Havas оставило во французском тексте немецкое слово Adjutant.

В жизни вообще, а в переводе в особенности, трудно предугадать, к чему приведут наши слова и действия.

При переводе детектива Фред Варгас я столкнулся с комически высокопарным монологом, в котором использовались знаменитые строчки Виктора Гюго. Чтобы воспроизвести, как мне казалось, эффект неуместной гиперболы, я вставил в свой перевод слегка измененную цитату из речи Уинстона Черчилля. Но это не сработало. Одна критикесса отчитала меня за слова Черчилля, которых не было в оригинале. Можно ли винить ее за то, что она не знала, какого эффекта я стремился достичь? Конечно нет. Замена Гюго Черчиллем была всего лишь увлекательной игрой ума. Нельзя ожидать от читателей, что они поймут, что эта замена должна была произвести эквивалентный эффект, потому что невозможно оценить, вызвала она его или нет.