Дэвид Беллос - Что за рыбка в вашем ухе? [Удивительные приключения перевода]

Не знаю, может ли существовать язык без мысли — скорее всего может, раз столько людей говорит, не думая, — и я не решусь вносить свой вклад в бесконечные споры о том, возможно ли мышление без слов. Я берусь утверждать лишь одно: уподобление любого использования языка переводу на том основании, что речь — это мысленный перевод мысли, серьезно снижает нашу способность понимать, что такое перевод с одного языка на другой.

Чтобы избежать подобных возражений, некоторые ученые используют термин транскодирование: так они называют преобразование произведения из одной знаковой системы в другую (пьесы в фильм, мюзикла в кино, но чаще всего романа во что-то иное). Эта тактика приводит к еще более разрушительным последствиям, заставляя думать, что все высказывания можно рассматривать как фрагменты какого-то кода. Коды — вещь хитрая и полезная, но, как неумолимо показывает история зарождения машинного перевода, языки ведут себя совсем не как коды. Экранизация пьесы не имеет ничего общего с преобразованием кодированного сообщения в другую кодировку, поэтому называть это транскодированием — просто использовать фигуру речи, не задумываясь о том, что имеется в виду под кодом {165} 165 Роман Якобсон и Абрахам Моулз предложили коммуникационную модель, в которой роль естественного языка играет нечто, названное ими «кодом». Они не имели в виду код как таковой, но метафора прижилась. .

Сотрудники оксфордских колледжей инспектируют принадлежащие колледжам земельные участки в разных частях страны, ежегодно обходя их по периметру (может, в реальности они этого и не делают, но в принципе это положено). Это называется «отбивка границ», и именно это мы сейчас сделали с переводом.

Одна из его границ подвижна, как береговая линия: под влиянием приливов-отливов и переменчивых течений она может меняться. Но другие границы очерчены четко. Перевод не распространяется во всех направлениях. Его собственная область и так достаточно велика.

Поскольку перевод — это повторение уже сказанного с некоторыми вариациями, то возникшее в результате перевода новое высказывание принадлежит переводчику. Журналист, перефразирующий сообщение новостного агентства, юрист-лингвист, редактирующий постановление судьи в Европейском суде, писатель, переводящий Пушкина стихами или прозой на английский, — эти и все остальные переводчики лично обладают результатами своих трудов. Любой перевод до определенной степени — не что иное, как присвоение оригинала, овладение им.

Обладание, овладение, принадлежность — это все слова страсти. А что насчет желания и его естественных спутников: ревности и обиды?

Удивительный факт: во многих западных комментариях к переводам явно звучат злость и обида. Школьные учителя, литературные критики, даже переводоведы постоянно осыпают переводчиков — с их плохими, рабскими, механическими, третьеразрядными переводами — градом оскорблений, которые могли бы прозвучать в любовной ссоре. Вам медведь на ухо наступил! Вы пишете скучно, ходульно, нескладно! Вы слишком много себе позволяете! Кто вам дал такое право? Такое поведение, молодой человек, называется предательством! Невежда! Шарлатан! Плебей! Вор!

В 1680 году Джон Драйден во вдумчивом предисловии переводчика к «Посланиям» Овидия проклинал соперника-переводчика Спенса за то, что тот заменил «тонкую улыбку и изящное остроумие Лукиана» «площадной бранью» {166} 166 Dryden J. On Translation // R. Schulte and J. Biguenet. Theories of Translation: An Anthology of Essays from Dryden to Derrida. Chicago, 1992. P. 31. . Какое убожество!

Философ Артур Шопенгауэр чернил тех «людей небольших способностей», которые, «говоря и на своем языке… постоянно употребляют затасканные фразы, да и те сопоставляют так неуклюже, что тотчас же заметно, как недостаточно они сознают их смысл… так что речь их мало чем отличается от болтовни попугая» [162] Пер. с нем. Н. В. Самсонова, С. И. Ершова, Ю. И. Айхенвальда. {167} 167 Schopenhauer A. Parerga und Paralipomena (1800). . Болваны!

Одна из главных бед начинающих переводчиков — невежество, язвительно отмечал Владимир Набоков, приводя примеры, которые он характеризовал как ужасные, неправдоподобно нелепые и гротескно избитые {168} 168 Nabokov V. Problems of Translation: Onegin in English // Partisan Review 22.5 (1955. Fall), воспроизведено в кн.: Schulte R. and Biguenet J. Theories of Translation. P. 137, 140. .

Хосе Ортега-и-Гассет подводит итог всем этим упрекам, которые высказывались практически беспрерывно с самого начала дискуссии: «Почти все сделанные до сих пор переводы плохи» {169} 169 Gasset J. O. y. La Miseria y el esplendor de la traducción // La Nación (Buenos Aires). 1937. June. .

Кажется невероятным, чтобы подобное утверждение могло прозвучать в отношении какого-либо другого ремесла или профессии. Только представьте себе: «Почти все пожарные до сих пор были плохи». «Почти все математические доказательства, проведенные до сих пор, неверны». «Почти все романы, написанные до моего, — второсортны». «Почти все женщины, которых я встречал до тебя, были ужасны». Только безумец может выговорить любое из этих утверждений, кроме последнего, а для него мы сделаем исключение, потому что в делах сердечных доля безумства допустима. Переводчики, чья трудовая жизнь вряд ли ассоциируется с бурными страстями, говорят о ней языком любви. Просто удивительно!

Зато неудивительно, что в результате переводчики не пользуются особым уважением толпы. При обсуждении их работы критики, не стесняясь в выражениях, отправляют чуть ли не все переводы на помойку.

Большинство из нас впервые сталкивается с переводами в школе, на уроках иностранного языка. А потом, в какой-то счастливый миг, вдруг оказывается, что мы можем читать, а то и думать на иностранном языке без мысленного перевода. Отныне перевод остается позади. Это убогое подспорье для недостаточно прилежных. А при углубленном изучении классического или современного языка переводы становятся почти табу.

Это удивительный парадокс. Пренебрежительное отношение к переводам сильнее всего именно в тех кругах, где способность переводить (по крайней мере, в техническом смысле) встречается чаще всего. На факультетах современных языков многих университетов литературу разрешают изучать в переводах только в курсах сравнительного литературоведения. И то скрепя сердце. Разумеется, преподаватели истории, английского языка, философии, социологии, антропологии и даже математики все время пользуются переводной литературой. Но преподаватели современных языков этого как будто не замечают.

Отзывы о переводах не всегда негативны, но спектр терминов, которыми можно похвалить переводчика, на редкость узок. Если рецензент обратит внимание на качество перевода переводной книги и при этом не выскажет одну из ходульных претензий, которые мы пытались отвергнуть в других главах этой книги, то скажет что-нибудь вроде: гладкий, остроумный, живой, точный, блестящий, квалифицированный или изящный. Придется переворошить гору рецензий, чтобы отыскать похвалу переводчику, выходящую за рамки этого убогого набора. Как мы уже говорили, критерии оценки качества перевода трудно установить. Похоже, что найти слова для выражения этих оценок еще труднее.