Алексей Коровашко - Олег Куваев [повесть о нерегламентированном человеке] [litres]

Дальстрой, существовавший с 1931-го по 1957 год, порой сравнивают с такими колониальными монстрами, как Компания Гудзонова залива или Российско-Американская компания. Сравнения хромают: сильнее всего Дальстрой – своего рода экспериментальное «государство в государстве» – был похож сам на себя. «Комбинат особого типа, работающий в специфических условиях, и эта специфика требует особых условий работы, особой дисциплины, особого режима», – так Дальстрой характеризовал Сталин.

Привлекая специалистов на Север зарплатами, льготами и перспективами, в Дальстрое с самого начала решили самым широким образом применять труд заключённых. Новые каторжане вместе с вольнонаёмными специалистами строили прииски, посёлки, прокладывали тысячи километров дорог в тяжелейших условиях вечной мерзлоты.

Первым директором Дальстроя стал Эдуард Берзин – выпускник Берлинского королевского художественного училища, ветеран Первой мировой и Гражданской, «латышский стрелок». О нём хорошо отзывался Варлам Шаламов, знавший Берзина ещё по Северному Уралу, где будущий писатель отбывал свой первый срок и участвовал в стройках химических заводов под его руководством: «Эдуард Петрович Берзин пытался, и весьма успешно, разрешить проблему колонизации сурового края (Колымы. – Примеч. авт. ) и одновременно проблемы „перековки“ и изоляции. Зачёты, позволявшие вернуться через два-три года десятилетникам. Отличное питание, одежда, рабочий день зимой 4–6 часов, летом – 10 часов, колоссальные заработки для заключённых, позволяющие им помогать семьям и возвращаться после срока на материк обеспеченными людьми. В перековку блатарей Эдуард Петрович не верил, он слишком хорошо знал этот зыбкий и подлый человеческий материал. На Колыму первых лет ворам было попасть трудно – те, которым удалось туда попасть, не жалели впоследствии. Тогдашние кладбища заключённых настолько малочисленны, что можно было подумать, что колымчане – бессмертны».

В период «берзинского либерализма» на Колыме широко экспериментировали с вольными поселениями (как в чеховские времена на Сахалине), применяли зачёты, разрешали выписывать семьи… «Колымский ад» начался уже после идеалиста Берзина, когда пришли другие времена и другие люди. В 1937 году Берзина арестовали, а в 1938-м расстреляли, обвинив в том, что он пароходами отправлял золото за границу для финансирования повстанческой армии, которая должна была отторгнуть у СССР Дальний Восток в пользу Японии. Реабилитировали в 1956-м.

Люди на Колыме воистину гибли за металл, навсегда оставаясь нетленными в вечной мерзлоте. Шаламов писал: «Всех, у кого находили „металл“ (имеются в виду попытки утаить золото. – Примеч. авт. ), расстреливали. Позднее – щадили жизнь, давали только срок дополнительный – пять, десять лет. Множество самородков прошло через мои руки – прииск Партизан был очень „самородным“, но никакого другого чувства, кроме глубочайшего отвращения, золото во мне не вызывало… За самородки платили заключённым премию – по рублю с грамма, начиная с пятидесяти одного грамма. Весов в забое нет. Решить – сорок или шестьдесят граммов найденный тобой самородок – может только смотритель. Дальше бригадира мы ни к кому не обращались. Забракованных самородков я находил много, а к оплате был представлен два раза. Один самородок весил шестьдесят граммов, а другой – восемьдесят. Никаких денег я, разумеется, на руки не получил. Получил только карточку „стахановскую“ на декаду да по щепотке махорки от десятника и от бригадира. И на том спасибо».

В 1930-х «спецконтингент» на планету Дальстрой везли в порт Нагаево и дальше на прииски через Владивосток, позже – через Находку и Ванино (отсюда – знаменитая народная песня «Я помню тот Ванинский порт…» и строчка Высоцкого «Нас вместе переслали в порт Находку…»). Через Владивосток на Колыму попали писатели Шаламов и Евгения Гинзбург, генерал Горбатов и ракетный конструктор Королёв, артист Георгий Жжёнов, написавший великий колымский рассказ «Саночки». Поэт Мандельштам, не дождавшись навигации, умер во Владивостоке в декабре 1938 года.

По данным магаданского историка Анатолия Широкова, численность вольнонаёмных работников Дальстроя почти всегда уступала численности заключённых. Однако в конце войны и некоторое время спустя, а также после 1953 года, когда началось массовое освобождение, вольнонаёмных насчитывалось больше (среди них были военные, завербованные специалисты, освободившиеся заключённые, которых принудительно задержали на Колыме). Если в 1932 году из 13 100 работников Дальстроя вольных насчитывалось 3100, в 1937-м – 12 000 из 92 300, а в 1940-м – 39 000 из 216 000, то в 1945-м численность вольных составила 101 000 из общих 189 000, а в 1953-м – 120 000 из 214 000.

Уже в 1932 году на пяти первых приисках (Среднекан, Борискин, названный в честь того самого Бориски, Первомайский, Юбилейный и Холодный) было добыто 511 килограмм химически чистого золота. Но в это время перспективы Колымы были ещё не совсем ясны. По россыпному золоту прогнозы подтверждались, с коренным было хуже. У Билибина, в 1932-м ставшего главным геологом Дальстроя, возникли трения с Берзиным. К 1933 году стало ясно: затрачены огромные средства, построен порт, трасса, посёлки, а обещанных Билибиным золотых гор всё ещё нет. Сам он заявлял, что на этом первом этапе руководством Дальстроя был совершён ряд серьёзных ошибок из-за «полного незнания северной тайги, пренебрежительного отношения к специфическим условиям приисковой работы и опыту старых таёжников».

В 1933-м Колыма дала 791 килограмм золота, в 1934-м (когда Нагаево и колымские прииски связала шоссейная дорога) – 5,5 тонн, в 1935-м – 14,5 тонн, в 1936-м – около 33 тонн, обогнав Калифорнию (собственно, Колыма и оказалась запасной русской Калифорнией и Аляской – взамен проданных в XIX веке). Тогда-то Берзин и произнёс на 1-й Колымской геологической конференции знаменитые слова: «Вексель Билибина, выданный государству, полностью оплачен».

В 1938 году вышло первое издание главного труда Билибина – «Основы учения о россыпях» («Основы геологии россыпей»). По-настоящему его заслуги отметили уже в конце недолгой жизни: Сталинская премия 1-й степени за Колыму в 1946-м, звание члена-корреспондента АН СССР в том же году, должность завкафедрой полезных ископаемых ЛГУ в 1950-м… Сердце, подорванное работой на износ, остановилось в 1952-м – на пятьдесят первом году жизни. Имя геолога увековечили в названии города Билибино на Чукотке, в его честь назвали хребет, вулкан, улицы, минералы билибинит и билибинскит… А уже в наше время в Магадане появился ночной клуб «Билибин».

Первая задача Дальстроя заключалась в освоении золоторудных запасов Северо-Востока. Здесь же добывали олово, вольфрам, кобальт, уран. Имелась у Дальстроя и другая миссия – комплексное освоение перемороженных, далёких, пустынных, необжитых пространств, вовлечение Дальнего Севера в «единый народно-хозяйственный комплекс страны». Магадан, дальстроевская столица, изначально мыслился не как американский Доусон – вахтовый город-призрак, фактически исчезнувший после выработки золота Клондайка, – а как полноценный современный город с развитой социальной сферой, культурой, позже – и образованием, наукой. Этим советский подход принципиально отличался от западного. У нас не просто вырабатывали месторождения ценных руд, но осваивали территорию, застраивали городами, дорогами и заводами, не считаясь с затратами.