Алексей Коровашко - Олег Куваев [повесть о нерегламентированном человеке] [litres]

В куваевском рассказе эпизод с ужином, приготовленным Люськой, подан совсем иначе. Едва познакомившись с будущими рыцарями, она тут же стала излучать неподдельную материнскую заботу: «Вы же, наверное, есть хотите? – заторопилась она. – Я тут не теряла времени даром. Знаменитый черепаховый суп из свиной тушёнки. – Да нет… Мы недавно обедали… Но вообще-то можно, – смущённо врёт Лёха. <���…> А чудо природы, которое зовут Люсей, как будто ничего не замечает. – Вы, как бесстрашные викинги, появляетесь ночью в штормовую погоду. А я думала, что придётся одной хозяйничать». Увидев, как сервирован предлагаемый им ужин, ошалевшие парни тут же признают гостью своей, достойной совместного пребывания и трудных дальних маршрутов. Рассказчик, от лица которого ведётся повествование, подробно описывает охватившее всех радостное смятение: «Суп по всем правилам завёрнут в спальный мешок. Даже чашки – о боже! вымыты. Нет, такое только в книгах. Я слышу тихий стон Мишки. Рядом с кастрюлей стоит бутылка вина. – Айгешат! – стонет Мишка. – Это для знакомства. – Мадемуазель, – склоняет голову Лёха. – В этих ватных штанах мне трудно походить на герцога, но позвольте поцеловать вам руку. В знак уважения. У вас экспедиционная душа – это высокий дар».

Позже выяснится, что «экспедиционная душа» Люськи – это на самом деле взятый напрокат костюм, но в плену обаяния своей принцессы рыцари-геологи будут находиться довольно долго. Даже после срывания всех и всяческих масок ореол обожания вокруг Люськи до конца не померкнет. Единожды присягнув ей на верность, Борода и его товарищи предпочтут алогичное постоянство выбранного служения доводам нравственного чувства и житейской мудрости.

Надо сказать, что и фильм не завершается революционным низложением биолого-геологической принцессы, потерпевшей этическое банкротство. Хотя все её негативные поступки показывают, что на людей Люська смотрит как на средство достижения собственных целей, и у обиженных ею героев, и у зрителей остаётся ощущение соприкосновения с чем-то скорее светлым и положительным. Противоречивость восприятия, видимо, обусловлена тем простым обстоятельством, что красота, по давнему наблюдению поэта Надсона, действительно «страшная сила». Кроме того, героиню сыграла актриса явно небесталанная. Светлана Смехнова в дальнейшем создаст вполне удачный кинематографический образ ещё одной городской девушки, заброшенной волей судьбы в далёкую северную тайгу. Произойдёт это в фильме Владимира Фетина «Таёжная повесть», снятом в 1979 году по мотивам знаменитой книги Виктора Астафьева «Царь-рыба» (конкретно – по канве главы «Сон о белых горах»).

Каким бы провальным с художественной точки зрения ни был фильм Вячеслава Никифорова, Куваев считал его крайне важным для налаживания диалога со своей потенциальной аудиторией. Отвечая в начале 1970-х годов на вопросы анкеты Альберта Мифтахутдинова, Куваев писал: «Кино и телевидение в наши дни дают выход на миллионы. Если двадцать миллионов выключат телевизоры, то вторые двадцать его всё-таки посмотрят, а десять что-то запомнят. Посему парадокс – по короткому фильму „Берег принцессы Люськи“ я получил больше писем, чем по пяти книгам, не говоря о десятках журнальных публикаций. А ведь у того же „Вокруг света“ тираж более 2 000 000 – это серьёзно».

В этом же заочном интервью Куваев подаёт пример современным писателям, занимающимся сценарным ремеслом и норовящим в случае предощущения неуспеха будущего фильма остаться в стороне, либо требуя убрать своё имя из титров, либо обвиняя режиссёра во всех смертных грехах. Автор «Берега» недвусмысленно даёт понять, что, заключая договор с киностудией, сценарист автоматически берёт на себя значительную часть ответственности за судьбу снимаемой ленты. Его лозунгом должно быть не «Я умываю руки!», а другое высказывание Понтия Пилата – Quod scripsi, scripsi («Что написал, то написал»). Вот как эта позиция сформулирована самим Куваевым: «Кино по своей специфике ещё заманчиво и силой эмоционального воздействия. Но профессия сценариста, мне кажется, в большей степени черта характера и владения ремеслом, чем литературный талант и тем паче проза. Кроме того, кино – труд коллективный. Я же индивидуалист, к соавторству не способен, и в кино мне весьма тяжело. Пожалуй, оба фильма [6] Речь идёт о «Береге принцессы Люськи» и о картине «Идущие за горизонт», восходящей к повести «Тройной полярный сюжет». появились лишь потому, что на студии „Беларусьфильм“ было ко мне внимательное и дружеское отношение. Но всё-таки надо сказать, что шёл я по самому дешёвому пути, не выполняя долг сценариста. Я безропотно писал многочисленные варианты сценариев, тратил много времени, чтобы литературно они „гляделись“ (боялся испортить нюх). Потом отходил в сторону. В результате на экране я видел или не то, что хотел бы, или противоположное тому, что хотел бы. <���…> Оба фильма я считаю очень слабыми. Так как режиссёры и в том и в другом случае были молодыми парнишками, то большую долю вины за слабость беру на себя».

Завершая разговор о «Береге принцессы Люськи», отметим его подспудную перекличку с рассказом Бориса Горбатова «Мы и радист Вовнич», написанным в 1939 году и вошедшим в опубликованный годом позже авторский сборник «Обыкновенная Арктика».

В этом рассказе красавица-радистка, оставшаяся после пожара на своей станции без необходимой техники, эвакуируется на соседнюю зимовку и всю её мгновенно «переворачивает». Суровая жизнь тамошних обитателей, подчинявшаяся распорядку «мужского монастыря», мгновенно сменяется почти куртуазным служением новоявленной прекрасной даме. Получив необходимую порцию подвигов и подношений, героиня Горбатова, как и Люська, покидает своих обожателей воздушным путём (за ней прилетает жених, знаменитый полярный лётчик Туровский).

Но, в отличие от Люськи, воплощающей собой крайний эгоцентризм, Оксана Вовнич выступает средоточием всех мыслимых и немыслимых добродетелей. Правда, их повышенная концентрация не помогла ей заинтересовать мастеров киноискусства. Когда в 1976 году режиссёр Алексей Симонов, сын писателя Константина Симонова, снял картину по мотивам горбатовской «Обыкновенной Арктики», он использовал сюжетную канву только таких входящих в нее рассказов, как «Суд над Степаном Грохотом», «Роды на огуречной земле», «Торговец Лобас» и «Большая вода», проигнорировав историю про радистку Вовнич и её рыцарей. На фоне такого невнимания «Берег принцессы Люськи» в обеих своих ипостасях, литературной и кинематографической, может восприниматься в качестве двойной парафразы рассказа Горбатова – словесной и визуальной.