Алексей Коровашко - Олег Куваев [повесть о нерегламентированном человеке] [litres]

В «Правилах бегства» вновь появятся и Мельпомен, и мелькнувшие в том же старом рассказе Северьян с Поручиком (Северьяна окружающие зовут просто Север; это можно понять и так: среди куваевских героев – Север как таковой). А дед Лысков – не из «Весенней охоты на гусей» ли попал в «Правила бегства»?

Действие романа происходит, видимо, в начале 1960-х на северо-востоке Якутии (низовья Колымы), Чукотке (река Омолон и одноимённый посёлок), частично в Москве.

В центре его – странный человек Семён Рулёв, бывший кадровый офицер, студент-историк, шурфовщик и журналист, создающий свою «республику бичей» – оленеводческий совхоз. Если в ранних куваевских вещах, порой почти репортажных, много непосредственных впечатлений и настоящих имён, то в последние годы в его прозе становится больше вымысла и собственно литературных героев, а не слегка примаскированных двойников автора и его друзей: контрабасист-контрабандист Беба, пограничник Калиткин, историк Рощапкин… Вот и коммуну Рулёва Куваев выдумал.

Повествование ведётся от имени попавшего на Север городского человека, мягкотелого непьющего филолога-диалектолога (сейчас бы сказали – «ботаника») Николая Возмищева, на которого не оглядываются ни девушки, ни милиционеры. В отличие от Рулёва – идеалиста, донкихота, энергичного неудачника (или же человека, осознанно отказавшегося от «успеха»), Возмищев – наблюдатель. Наблюдать ему приходится в основном за северными бичами, которых стремится вернуть к человеческой жизни Рулёв.

Одним из первых колымских бичей описал в очерке 1931 года «Северная несрочная» Сергей Диковский: «Есть совсем неопределённые личности. Они едут за рыбой, как на прииска́, – случайные спутники всякой работы, перекати-поле, летящее через Охотское море на рыбалки, с рыбалок на лесозаготовки». Сезонник с лицом церковного регента выразился о неопределённых этих людях философски: «– Отгадай… кто от людей бежит, кто от себя?» Сам термин «бич», указывает Владислав Иванов, получил в Магаданской области широкое распространение в 1950-х, в пору массовой реабилитации. Многие бывшие зэки, не имея возможности или желания вернуться на материк, оставались, перебивались случайными заработками, спивались, не имея дома и семьи… Позже, в перестроечные времена, слово «бич» иногда стали использовать как синоним слову «бомж», то есть опустившийся, бездомный человек. Но путать бичей с бомжами (бомжи – преимущественно городское явление, которое приобрело социологически значимые масштабы в 1990-х) – значит совершать грубую ошибку, не понимая ни структуры общества, ни особенностей исторического процесса.

В 1971 году Куваев записал: «Бичи бывают лесные, поселковые и тундровые». За скобками он оставил бичей морских, от которых, скорее всего, и пошёл сам термин ( beach – берег; бич, таким образом, – моряк, сидящий без работы на берегу, «бичующий»). Советский северный бич – и особый тип личности, и нечто вроде профессии, и даже экономическая категория. Здесь мы имеем дело с интереснейшим культурно-антропологическим пластом, изобилующим драматичными судьбами.

Бичи порой близки по духу к бессребренической богеме, к андерграундным поэтам в кочегарках, к разного рода аутсайдерам и фрикам, разве что без столь сильно выраженной гуманитарно-артистической составляющей. Бич – пьющий маргинал, но человек с правилами. Он легко нанимается на сезонные работы и так же легко увольняется. При этом бичи далеко не бесполезны, а в дальневосточных условиях так и незаменимы.

Бичи сыграли поистине неоценимую роль в освоении отдалённых районов страны, особенно с исчезновением ГУЛАГа и Дальстроя. Вот что говорит один из героев романа «Тигроловы» Анатолия Буйлова (р. 1947) – дальневосточника, колымчанина, сибиряка: «Бичей хоть и поругивают, а без них нам туго бы пришлось. Рабочих рук на Дальнем Востоке не хватает. Вот, к примеру, работал я в позапрошлом году в геологоразведочной экспедиции. Живут в тайге в палатках. Заработки не ахти какие высокие, а условия, мягко говоря, нелёгкие. Степенный, семейный человек поработает в такой шараге два-три месяца и увольняется. Потому что ему нужна квартира, а где её в экспедиции возьмешь? А бич неприхотлив. Поработал на сезонке полгода и дальше перебрался… Бичи для осваиваемых районов нужны. Где шарага, где плохое снабжение, скверная организация, трудные условия – там и бичи». Из повести Владислава Лецика «Дед Бянкин – частный сыщик», действие которой происходит в старательском посёлке где-то в Амурской области: «Бичары… – сказал Козлов в прихожей. – Держу – кадров нет. – Этот Сёма – из заключения? – Ну…» О таком же контингенте писали в своих сибирских повестях Анатолий Клещенко и Юрий Скоп (у Скопа есть даже повесть с говорящим названием «Имя… Отчество… Бич»). О том же самом говорят и герои «Территории»: «Города не возникают на пустом месте. Чтобы сюда устремились за той самой романтикой, требовался работяга по кличке Кефир. Биография его не годится в святцы, но он честно делал трудную работу. В этом и есть его святость. Нет работы без Кефира, и Кефир не существует без трудной работы. Потом, наверное, станет иначе. Большеглазые девушки у сложных пультов – всё как на картинке. Но сейчас работа груба. Вместо призывов – мат, вместо лозунгов – дождик, вместо регламентных трудностей – просто грязь и усталость».

Рулёв возводит родословную бичей к казакам-землепроходцам, рванувшим тремя веками раньше далеко за Урал: «Официальная история – чушь. Это были бичи, голытьба, рвань. Что главное в любом босяке? Ненависть к респектабельным. Ненависть к живым трупам. Где респектабельность – там догматизм и святая ложь. Ложь! Он бежит, чтобы не видеть их гладких рож, пустых глаз и чтобы его не стеснял регламент. Он бежит от лжи сильных. Он ищет пустое место, куда они ещё не добрались. В тот момент на востоке было пустое место. Туда и бежали твои землепроходцы. А по их следам шли респектабельные, чтобы установить свой идиотский порядок. И принести туда свою ложь». Ту же, в общем, мысль Куваев обдумывал ещё в 1959 году: «Наверное, Дежнёв и Ко были не богатырями с картинок, как их рисуют, а вот именно таким мелким, жадным, выносливым, предприимчивым, отчаянным, трусливым, словом, настоящим русским народом, что может вобрать в себя всё подряд и даже больше. Картинное же представление землепроходцев есть просто плохая репродукция с идеализированных скандинавов-викингов».

Рассуждая о происхождении бичей, об их возможных связях с казаками и землепроходцами, и Куваев, и Рулёв были совсем не далеки от истины. Современная историческая наука вполне допускает, что ключевую роль в формировании казаков как особого субэтноса сыграли так называемые бродники – обитатели территорий Приазовья и Придонья, граничащих с княжествами Южной Руси. Без углублённых этимологических изысканий вполне ясно, что слово «бродники» происходит от излюбленного куваевского глагола «бродить».