Дмитрий Быков - Советская литература: мифы и соблазны [litres]

Собственно, в этом моем тексте о рэпе уже все сказано. Но если говорить обстоятельнее, то генезис русского рэпа, в отличие от рэпа американского и английского, прослеживается примерно с шестнадцатого – семнадцатого веков, когда в России широко распространяется раёшник – рифмованная и непременно с шутками-прибаутками речь.

Русский раёшный (или балаганный, или ярмарочный) стих известен нам в двух видах. Один, и наиболее распространенный, – это тексты скоморохов; другой, уже зафиксированный письменно, – это подписи к лубкам. Раёшный стих, который впоследствии в культурном виде стал называться дольником, отличается яркой социальной направленностью, большим количеством созвучий и внутренних рифм и, главное, принадлежностью прежде всего к устной традиции, потому что огромное количество этих текстов письменно не фиксировалось и бытовало в среде народной, пока не появился в восемнадцатом веке первый русский лубочный писатель Матвей Комаров.

Русский раёшник никуда не делся и в девятнадцатом веке. Этим стихом и в этой манере написана самая известная сказка Пушкина – «Сказка о попе и о работнике его Балде». Любой современный российский рэпер, взявшись ее исполнять, увидит, как хорошо она ложится на рэп. Но в музыкальном отношении раёшник, как правило, совершенно ничтожен. Скоморох в исполнении Ролана Быкова, например, в фильме «Андрей Рублев» Тарковского пользуется музыкальным инструментом чисто символически (правда, режиссер перенес русский рэп аж в пятнадцатем столетие).

Русский раёшный рэп проговаривается чудовищно быстро – и по двум причинам. Одна – потому что это способствует большей энергетике текста, а вторая – потому что иначе просто побьют, как побили того же скомороха.

Устное бытование раёшной поэзии обусловило огромное количество внутренних рифм в тексте, иначе его просто не запомнить. Это поэзия мнемонически ориентированная, она рассчитана на память, а не на переписывание. Кстати говоря, и большинство поэтических текстов русских лагерников, те же лагерные поэмы Солженицына, или цикл Юрия Грунина «Пелена плена», или поэма Юлия Дунского и Валерия Фрида «Враг народа», отличаются виртуозностью рифмовки – лагерная поэзия тоже передавалась из уст в уста.

В общем, когда рэп родился на Западе, он уже имел огромную традицию в России. В свое время Михаил Гронас опубликовал довольно убедительную работу, которая объясняет тотальную рифмованность русского стиха [116] См.: Гронас М. О мнемоническом бытовании стиха // НЛО. 2012. № 114. . Верлибр у нас не приживается именно потому, что верлибр рассчитан на страну, где можно хранить тексты письменно. А в стране же, где Ахматова, прочитав стихотворение другу, немедленно сжигала его в пепельнице, естественно было писать так, чтобы легко было запоминать. И поэтому в большинстве русских текстов всегда присутствует рифма, энергетика устного чтения. Более того, поэтическое чтение в России – это такой же жанр, как и сама поэзия, жанр, ничуть не менее важный. Для этого – а значит, и для русского рэпа – много сделали футуристы и Маяковский, который всю жизнь писал дольником, прекрасно владел и русским раёшным стихом. Вот, например, строчки об Америке в «150 000 000»:

Частушки Есенина и частушечное бормотание, которое так часто в его стихах встречается, традиция есенинского устного чтения, которая у нас сохранилась благодаря записям, – все это тоже варианты русского рэпа. Оторвать русскую поэзию от авторского голоса совершенно невозможно. И поэтому, когда в 1970-х годах трагедии черных кварталов стали воспеваться в поэзии англоязычной, Россия восприняла это как свое родное дело. Из всех элементов хип-хоп-музыки рэп прижился у нас лучше всего. И это точно объяснил Алексей Дидуров, сказав, что русский рок и, в частности, русский хип-хоп как его продолжение всегда были поэтическими. В американском роке были значительные поэты, но ни один из них никогда не поднимался до уровня российской рок-поэзии. Собственных башлачевых американская земля рожать не может, собственных янок дягилевых тоже, потому что главная нагрузка в рэпе падает все же на музыку. Поэтическая слава Джима Моррисона значительно уступает его славе музыкальной. Его поэзия крайне произвольна, любое слово можно заменить на любое другое, и смысл особо не поменяется – энергетику обеспечивает музыка.

Драйв американской рок-поэзии – это драйв самоуничтожения, саморастраты, культ смерти для нее естественное дело. Русский рокер, в отличие от Дженис Джоплин или того же Моррисона, не любит рано умирать. Более того, культовые фигуры, такие как Виктор Цой, или Александр Башлачев, или Янка Дягилева, у нас сравнительно немногочисленны. Для нас гораздо симпатичнее текстовая созидательная энергетика Юрия Шевчука, того же БГ, Константина Кинчева, Вячеслава Бутусова. Всех их можно представить постаревшими, и они от этого ничего не теряют.

Соответственно, и русский рэп имеет другую природу. Рэп по-американски, который пришел из черных кварталов, который, как считается, родился в Бронксе, рассказывает чаще всего об агрессии, об ужасах жизни, о расизме, наркотиках, о культе насилия. Потому что что́ же еще делать бедным людям, загнанным в черное гетто?

В этой загнанности есть большая доля лицемерия. Уроженец Бронкса, особенно черный, которому совершенно не нужно работать, потому что он может жить на пособие, выбирает такой образ жизни сугубо добровольно. Все эти жалобы были актуальны для 1870-х годов, но уже в 1970-е годы воспринимались как чистая литература. И тем не менее рэп нажил на свою голову неприятности, когда началась реальная, а не просто фейковая война двух побережий, когда Западное побережье породило собственные варианты рэпа, а Восточное стало утверждать, что западные рэперы – жалкие плагиаторы. В результате лидер Западного побережья Тупак Амару Шакур пал жертвой этих разборок, а через два года Орландо Андерсон, которого обвиняли в его убийстве, тоже был застрелен. В рэпе появились наконец свои герои.

Что касается рэпа в России, то тематика социальной борьбы и угнетения появилась в нем сравнительно недавно. Русский рэп начиная с 1984 года, когда куйбышевский диск-жокей студенческой дискотеки Александр Астров совместно с группой «Час пик» записал первый советский альбом под названием «Рэп», и в исполнении тогдашнего Сергея Минаева, и в исполнении более поздних исполнителей, таких как Нойз ( Noizе MC , Иван Алексеев), отличался какой-то одухотворенностью, правильностью и глубокой моральностью. Однажды движение «Наши» заказало Нойзу свой гимн, на что тот ответил совершенно издевательской песней «Наше движение». Вот это здоровье душевное, которое в русском рэпе с самого начала бросалось в глаза, объясняется тем, что русская поэзия по природе своей – поэзия созидательная, ликующая и торжествующая. В ней есть, конечно, и мрачные, пессимистические нотки, но в основном она упивается своей мощью, она восхищается своей неубиваемостью. И то, что поэзия русского рэпа по определению поэзия довольно веселая, довольно насмешливая и по большей части культивирующая добрые чувства, – явление удивительное. В самое гнойное российское время единственный остров жизнерадостности, который где-то остался, как ни странно, – русский рэп. Когда вся страна демонстративно сходила с ума, русский рэп взял на себя отстаивание простых ценностей. И если в роке всегда есть несколько болезненный надрыв, то в русском фанке и русском рэпе всегда присутствует какой-то веселый прикол. Не говоря уже о том, что русский мат – это ведь дело тоже веселое. Если последние слова Тупака Амару были действительно fuck you! – и это было предельным выражением его жизненной позиции, то в русском рэпе fuck означает просто fuck .