Ноам Хомский - О природе и языке

В ходе своего пребывания в Сиене Хомский также провел ряд неформальных семинаров по последним разработкам технического аппарата Минималистской программы и сделал доклад на эту тему на практических занятиях, связанных с исследовательской программой «Структурной картографии синтаксических конфигураций и семантических типов» (Чертоза ди Понтиньяно, 25-27 ноября 1999 г.).

Общим знаменателем, объединяющим первые четыре главы этой книги, является идея изучать язык как природный объект — как когнитивную способность, входящую в биологическое наследие нашего вида, физически представленную в человеческом мозге и доступную для изучения в пределах компетенции естественных наук. В этой перспективе, введенной ранними работами Хомского и затем развивавшейся растущим научным сообществом, теоретическая лингвистика внесла важнейший вклад в так называемую когнитивную революцию, придав ей первоначальный импульс и затем внося существенный вклад в ее формирование во второй половине XX в. Развивая этот подход на основе примерно сорока лет научного поиска по языковой проблематике, Минималистская программа отныне помещает в центр исследований замечательное качество устройства языка: изящество и экономию в осуществлении им основополагающей задачи соединения звуков и смыслов на неограниченной области. Немалая часть интервью, представленного в четвертой главе, посвящена разъяснению именно этого аспекта текущих исследований и осмыслению аналогий с иными изящными системами, открытыми путем научного поиска в других областях естественного мира.

Вторая и третья главы этой книги доступны непосредственно для неспециалистов. Четвертая глава, хотя, в сущности, и не носит специального характера, все же ссылается на отдельные понятия современной теоретической лингвистики и некоторые аспекты недавней истории этой области знания. Цель вводной главы — дать некоторый теоретический и исторический фон для последующего обсуждения минимализма.

Материалы, собранные в этом томе, были опубликованы на итальянском и английском языках под названием «Su natura е linguaggio» («О природе и языке») в качестве первого тома Lezioni Senesi, Edizioni dell’Universita di Siena, в апреле 2001 г. Настоящий том отличается от этого сиенского тома тем, что в нем существенно обогащена вводная глава и добавлена Галилеевская лекция Хомского (с разрешения пизанской Scuola Normale Superiore).

Двадцатилетие Пизанских семинаров предоставило неплохой случай для новой поездки в Тоскану, но если какая-то часть того времени, что Хомский провел в Сиене, и была посвящена празднованию событий прошлого, то лишь очень небольшая. Большая же часть времени и все самые лучшие силы в тот бурный, незабываемый месяц были отданы на осмысление и обсуждение новых идей и новых направлений для будущих исследований языка. Мы надеемся, что собранные здесь тексты и материалы передают не только содержание, но и тот интеллектуальный дух и увлеченность, которыми были проникнуты дискуссии между Понтиньяно и Виа Рома.

Адриана Беллетти Луиджи Рицци

ГЛАВА 1

Введение редакторов-составителей: некоторые понятия и темы в лингвистической теории

Изучение языка в биологическом контексте

В центре внимания парадигм, доминировавших в лингвистике первой половины XX в., находился соссюровский «язык» (Langue), социальный объект, владение которым у индивидуальных носителей лишь частичное. С 1950-х гг. порождающая грамматика сместила фокус лингвистических исследований на системы языкового знания, которыми обладают индивидуальные носители, а также на «языковую способность», видоспецифичную способность овладеть и пользоваться некоторым естественным языком ( Chomsky 1959). В этой перспективе язык представляет собой естественный объект, компонент человеческого разума, физически представленный в мозге и входящий в биологическое наследие вида. При таком разграничении предмета своего ведения лингвистика оказывается частью индивидуальной психологии и когнитивных наук; конечная ее цель — дать характеристику центральному компоненту человеческой природы, определяемому в биологическом контексте.

Идея сосредоточить основное внимание на языковой способности не была новой; корнями она уходит в классическую рационалистскую идею о том, что изучать язык — значит проникнуть в «зеркало разума», область, сулящую привилегированный доступ к изучению человеческого познания. Для того чтобы акцентировать внимание на такого рода корнях, Хомский называет смену перспективы в 1950-х гг. «второй когнитивной революцией», тем самым отдавая дань революционным идеям о языке и разуме в философии XVII - начала XIX вв., в особенности ссылаясь на картезианскую традицию 1Новым во «второй когнитивной революции» явилось то, что во второй половине XX в. язык впервые стал изучаться с помощью формальных моделей, способных уловить определенные фундаментальные факты, касающиеся человеческого языка.

Одним таким в высокой степени базовым фактом языка является то, что носители языка постоянно сталкиваются с выражениями, которых они никогда не встречали в прежнем своем языковом опыте, и тем не менее оказываются в состоянии производить и понимать эти новые выражения без усилий. В самом деле, нормальные языковые способности распространяются на неограниченную область: каждый носитель может произвести и понять неограниченное число языковых выражений при нормальном употреблении языка. Эта замечательная способность, которая иногда называется критически значимым компонентом «креативности» обыденного использования языка, известна, по меньшей мере, со времени первой когнитивной революции и считается принципиально важной составляющей человеческой природы. Тем не менее, в фундаментальных отношениях она осталась без объяснения в классических рассуждениях о языке. Так, в «Курсе» Фердинанда де Соссюра мы находим примечательные колебания по этому вопросу. С одной стороны, «Курс» прямо констатирует, что «lа phrase, le type par excellence de syntagme... appartient a la parole, non a la langue» (p. 172) [типичным проявлением синтагмы является предложение, а оно принадлежит речи , а не языку] 2 , и сразу после этого пассажа текст отсылает к определению речи как «un acte individuel de volonte et d’intelligence... [включающий в себя] les combinaisons par lesquelles le sujet parlant utilise le code de la langue en vue d’exprimer sa pensee personnelle...» (p. 31) «индивидуальный акт воли и разума... [включающий в себя] комбинации, в которых говорящий использует код языка для выражения своей мысли» 3. Свобода сочетания элементов, которой характеризуется предложение, — «1е propre de 1а parole». С другой стороны, «il faut attrribuer a la langue, non a la parole, tous les types de syntagmes construits sur des formes regulieres... des groupes de mots construits sur des patrons reguliers, des combinaisons [которые] repondent a des types generaux» (р. 173) [к языку , а не к речи надо отнести все типы синтагм, которые построены по определенным правилам] 4. Таким образом, вывод «Курса» как будто такой, что синтаксис лежит на полпути между языком и речью: «Mais il faut recon- naitre que dans le domaine du syntagme il n’y a pas de limite tranchee entre le fait de langue, marque de l’usage collectif, et le fait de parole, qui depend de la liberte individuelle» (p. 173) [Но надо признать, что в области синтагм нет резкой границы между фактом языка, запечатленным коллективным обычаем, и фактом речи, зависящим от индивидуальной свободы] 5. Источник колебаний ясен: с одной стороны, регулярный характер синтаксиса очевиден; с другой стороны, лингвист- теоретик в начале XX в. еще не имеет в своем распоряжении точного приема для выражения удивительного разнообразия «правил построения», которое допускает синтаксис естественного языка. Обсуждение этого момента мы находим также в ( Graffi 1991, 212-213).