Ноам Хомский - О природе и языке

Ну а когда вам понятно очень немногое и всюду вроде бы полная неразбериха, вот тогда вы и начинаете гадать... ага, видно эволюция — «мастерица на все руки» просто бродит по пространству возможностей, берется за все подряд. Но когда узнаешь больше, может выясниться, что это совсем не правда, может, и вся эволюция вроде ряда Фибоначчи. В современной биологии есть традиция серьезных ученых, которые пытались развить эту идею. Самый знаменитый — это Д’Арси Томпсон [42], который пытался показать, что крупные аспекты природы организмов можно объяснить глядя, по сути, на биофизику: какие возможны формы? Собственно, и Гёте [43] занимался чем-то похожим. У него были интересные идеи, некоторые из которых оказались правильными, я имею в виду правильными не совсем таким образом, как ему виделось, но по сути правильными: в росте растений всюду снова и снова идет повторение одной и той же структуры, стебля и листа; он, похоже, угадал — это история такая двойственная, но вроде так оно и есть. С Д’Арси Томпсоном это стало настоящей наукой. Этим мало занимались, наверное, потому что это чересчур сложно. Но была открыта традиция. Следующим известным человеком, который ее подхватил, стал Алан Тьюринг [44]. За пределами биологии это известно не слишком хорошо. Тьюринг известен, в основном, своими работами по математике, но он работал и над биологическими проблемами. Он был серьезным ученым, и особо интересовавшей его проблемой было показать, как, если в некой термодинамической системе существует какая-то сингулярность, небольшое возмущение, это может внезапно привести к дискретной системе. Тьюринг интересовался такими вещами, как полоски зебры: почему у зебр полоски, а не все вперемешку? И он пытался построить модели, в которых полоски зебры и т. п. получаются только из физических процессов с крошечным возмущением, которое все меняет. И, по всей видимости, математические модели правильные, так мне говорили. Вопрос, работают ли они в случае с зебрами, — это уже другая проблема, по-моему, современная точка зрения (я не эксперт) такова, что для зебр они, вероятно, не работают, но для морских ангелов, вероятно, все-таки работают. Есть такая рыба, у которой какие-то чудные полоски везде и, по-видимому, модели Тьюринга или какой-то их вариант более или менее это объясняют. На уровне очень простых систем многое из этого по большому счету принимается без доказательства. Примером является митоз; никто не считает, что есть такие гены, которые указывают делящимся клеткам, как принимать сферическую форму, так же как у вас нет гена, который бы не давал вам прыгать с крыши. Это было бы сумасшествием, вы падаете оттого, что действуют физические законы, и вероятно, физические же законы велят клеткам разбиваться на две сферы. Ну и другой случай, который всеми принимается без доказательства, — оболочка вирусов, которые представляют собой многогранники, а точнее, икосаэдры. Просто в силу чистой геометрии оказывается, что лишь некоторые формы могут появиться, быть стабильными и подходить друг к другу. Вирусы подбирают одну из таких форм, и из возможных геометрических форм они выбирают ту, которая ближе к сфере. Поэтому они выбирают не пирамиды, они выбирают икосаэдры. Может, при этом и задействована какая-то селекция, но возможные оболочки вирусов считаются детерминируемыми просто физическими законами. Или возьмите пчелиные соты, которые опять же основаны на многогранниках. Есть и другие вещи: например, такой организм — никто даже не знает, можно ли назвать его организмом — слизистые грибы называется. Начинается он с маленьких организмов, они все держатся вместе, потом становятся более крупным организмом, а потом, наконец, разделяются и становятся отдельными организмами. Это происходит регулярно и, насколько я понимаю, математическая сторона этого вопроса, в общем-то, разработана. Есть какое-то довольно простое физическое свойство, которое приводит к этому с виду сложному поведению, стоит ему начать действовать. Если подходить поверхностно, то может показаться, что это работа «мастерицы на все руки» и подгонка к какой-то среде, но в действительности, вероятно, просто какое-то небольшое изменение привело к тому, что получилось вот так. Как далеко это заходит? Многое просто непонятно, поэтому, как далеко это заходит, неизвестно. Когда идешь дальше простых структур, начинаешь гадать, что могло произойти, а когда что-то узнаешь, то часто догадки оказываются неверными, потому что тут никак не угадаешь, слишком уж много возможностей, причем никто их даже еще вообразить себе не сумел. Эволюцию глаза, например, изучали широко, и стандартный вывод состоит в том, что он проходил все эволюционные этапы примерно пятьдесят раз. Недавние работы обнаружили, что существует единый источник и единый «главный контрольный ген» для всех глаз в органическом мире [45]. Затем, на протяжении миллиардов лет, эволюционные процессы (естественный отбор, функционирующий в структурированном «канале») породили много типов глаз, поверхностно очень различных, но с глубинно единообразными свойствами.

А теперь обратимся к языку. Представляется фактом, что язык биологически изолирован. Давайте еще раз взглянем на Хаузера, книга которого представляет собой поистине энциклопедическое исследование эволюции коммуникации, сравнительное исследование коммуникации, на самом деле. Язык в его таксономию даже не укладывается. Человеческий язык — это самая захватывающая тема, поэтому с языка книга Хаузера начинается, языком заканчивается, а в середине содержатся сравнительные штудии по коммуникации.

Но в ней таксономия возможных систем, и язык к ней не относится. К возможным системам относятся выкрики человекообразных обезьян, пение птиц и пр. Есть системы, связанные с выживанием, спариванием и воспроизводством, а есть такие, которые задействованы в опознании вызывающего и т.д. И, в общем-то, это все. А язык никуда не вписывается. Язык можно использовать для называния себя, для воспроизводства, для предупреждения о хищниках. Но нельзя всерьез исследовать язык в таких терминах. Языку в этой таксономии попросту не находится места. В действительности, Хаузер об этом вроде бы упоминает, но не разъясняя последствий того, что он говорит. Он говорит, что все в его книге «не имеет никакого отношения к формальному исследованию языка»; ну, «никакого отношения» — это, может быть, и чересчур сильно, но такова его формулировка. Однако, что значит формальное исследование языка? Ответ: по существу все что угодно относительно языка. Он, вероятно, имеет в виду правила в какой-то форме записи, но это не то: к «формальному исследованию языка» относятся все работы, стремящиеся установить природу языка, так же как «формальное изучение танца пчелы» включает в себя практически всю литературу по этой теме. Стало быть, все, будь то синтаксис, семантика, фонология, прагматика или как хотите называйте, — это формальное исследование языка. Если все в книге «не имеет никакого отношения к формальному исследованию языка», то это просто иначе сформулированная констатация того факта, что языку нет места в таксономии. И судя по всему, так и есть. Безусловно, Хаузер старается приложить серьезные усилия, чтобы показать, что языку есть место, но, когда присмотришься, оказывается, что язык никак не укладывается, имеем ли мы в виду его свойства или его всевозможные «функции». Когда Хаузер добирается до последней главы книги, названной «Перспективные направления» (Future Directions), он размышляет о том, как когда-нибудь мы сможем что-нибудь сказать об эволюции этих систем, поскольку сейчас мы, в сущности, ничего сказать не можем. О языке он говорит, по сути, вот что: «Послушайте, есть две проблемы; ясно, что вы должны запомнить много слов и еще вам требуется порождающая система, которая давала бы вам бесконечное множество выражений, так что нужно, чтобы что-то могло решить эти проблемы». Ну и как это сделать? Бесконечное множество выражений он просто бросает; он упоминает об этой проблеме без всяких спекуляций, что вполне осмысленно, поскольку никаких серьезных спекуляций нет. Что насчет взрывного роста множества слов? Хаузер замечает, что и по этому поводу можно сказать очень немногое. Это не выкрики животных. Усвоение слов, указывает он, должно включать в себя способность к подражанию, и человек имеет врожденную способность к подражанию. Конечно же, как он признаёт, и много чего еще. Тогда что насчет способности к подражанию? Ну, это тоже оказывается полной тайной. Если верить Хаузеру, ни в какой подходящей форме нигде в органическом мире она не встречается, и как так получилось, узнать невозможно — к такому выводу он (фактически) приходит. То есть это полный тупик. Сказать, в сущности, нечего, языка вообще нет на карте. Вот основной вывод, который следует из его всеохватывающего сравнительного обзора коммуникации. Это не означает, что язык не является результатом биологической эволюции, конечно же, все мы исходим из того, что он является следствием биологической эволюции. Но каким следствием? Вот тут надо посмотреть на ту малую толику, что нам известна. Мы можем насочинять массу всяческих историй. Это нетрудно: например, взять язык, как он есть, разбить его на пятьдесят различных частей (слог, слово, складывание этого всего воедино, фразы и т. д.) и сказать: «У меня есть история: одна мутация дала слоги, другая мутация дала слова, еще одна дала фразы... еще от одной (чудесным образом) пошло рекурсивное свойство (собственно, все мутации остаются чудесами)». Ну может и так, а может и как-то совсем по-другому; эти истории вольно сочинять как угодно и, что интересно, они по большей части вообще не зависят от того, каков язык. Если окажется, что в языке есть параметр вершины, точно такая же история; если нет параметра вершины, все равно та же история. История, которую вы выберете, в общем-то, не зависит от фактов. И так будет обстоять дело до тех пор, пока вы не будете что-то знать наверняка. И про глаз можно придумывать истории, и про крылья и т. п. Произошло то, что произошло, необязательно было так, как в выбранной вами истории. И если смотреть на удивительное приспособление какой-нибудь системы к ее окружающей среде, когда мы находим, что это именно так, — это лишь постановка задачи, а не ответ, вопреки распространенному недоразумению.