Андрей Бабиков - Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

«…Что-то вроде моего кузена, – пояснила Зина. – Племянник Бориса Ивановича. Простите, я не совсем поняла вашу фамилию. Кострицкий?»

«Так точно, – сказал Кострицкий. – Михал Михалыч».

Пожав гостю руку, Федор Константинович сел, закурил, искоса взглянул на полурастворенн[о]е окно, за которым летний [579]день вечерел и растворялся в дожде и облаках [580], а ветер возился с резиновой зеленью кленов.

«Господ[ин] Кострицкий думал, что ты пишешь политические статьи во французских газетах», – сказала Зина.

«Да, я уже слышал эту легенду», – медленно и без улыбк[и] проговорил Федор Константинович.

«У нас был сильно-политический разговор», – добавила она.

«Позвольте-ка все-таки разде[лить?], – обратился Федор Константинович к Кострицко[му]. – Ведь я вас где-то видел. На каком-то собрании. И слышал».

«Возможно, я последнее время выступал довольно часто. Может быть, у [„]Независимых[“]?» [581]

«Не знаю. Вы говорили громко. Это все, что помню» [582].

«Мысли у него, по крайней мер[е] для моего слу[ха, ] тоже довольно громкие, – простосерде[чно] сказала Зина.

«Но вы не совсем справедли[вы], Зинаида Марковна. Напроти[в], я очень осторожен. Я подчеркивал, видите ли, что никаких оценок не делаю. Мой тезис прост: прежде всего для правильного подхода к пониманию современных эволюций власти человеку русскому, рыхлому, мечтательному, интел[ли]генту, надо переключиться, отказаться совершенно от всех предпосылок его закоснелых симпатий и антипатий, и тогда, только тогда спросить себя, нет ли в том [583]выражении народной и индивидуальной силы, которую он априори так презирал, нечто [sic] благотворное, нечто истинное и тем самым спасительное в отношении к русскому делу, единственное, может быть, спасение из хаоса коммунизма, социализма и парламентаризма».

«Спасайся кто может, – небрежно проговорил Федор Константинович. – Скажи-ка, Зина, на кухне есть молоко [584]?»

«Да, кажется» [585], – ответила она испуганно.

Он встал и ушел на кухню. Через минуту:

«Зина, – позвал он. – Иди-ка сюда».

«Простите, пожалуйста», – обратилась она к Кострицкому и той же скользящей, гол[е]настой походкой, которая у нее была пятнадцать лет тому назад и так же сгибая [586]узкую спину [587]пошла к мужу: «Что тебе?»

Он стоял с расстегнутым воротом, комкая галстук в руке, у кухонного стола [588]:

«Я прихожу домой, – сказал он вполголоса, – после мерзкого дня у мерзких кино-торгашей [589], я собирался сесть писать, я мечтал, что сяду писать, а вместо этого нахожу этого сифилитического прохвоста [590], которого ленивый [591]с лестницы не шугал [592]».

«Федя, что с тобой, успокойся, – зашептала она. – Он сам скоро уйдет».

«Не скоро, а сию минуту. У нас одна комната, и мне негде спрятаться, но, Зина, я просто уйду, если ты его тотчас не уберешь».

«Но я же не могу прогнать человека. Перестань, Федя. Возьми себя в руки. И вообще это не моя вина, я ни при чем, скажи ему сам. Я даже очень прошу тебя. Потому что я вовсе не хочу сидеть и выслушивать его пошлей[шие] гадости, хотя он страшно жалкий и совершенно мер[т]вый. Послушай, Федя…»

Он опять застегнул воротник и, сильно двигая плеча[ми], ушел в прихожую. Затем хлопнула дверь.

Она вернулась к гостю, все более сердясь на Федора и с ужасом воображая, что како[е]-нибудь слово могло допрыгнуть, но тот, стоя у окна, с непритворным вниманием просматривал газету, оставленную Федором Константиновичем [593].

«У мужа голова разболелась, – сказала она, улыбаясь. – Он пошел в аптек[у]».

«А я у вас засиделся, – сказал Кострицкий. – Вот один из моих любимых каторжников, – добавил он, указ[ывая] на славное лицо какого-то министра или депутата и складывая опять газету. – Слушайте, у меня к вам маленькая просьба. Так сказать, по семейному праву. (Опять сбоку мелькнула затянутая прозрачной пленко[й] слюны [594]розовая дыра.) Хочу вас, кузина, подковать на десять франчей [595], с обязательной отдачей послезавтра».

«У меня только семь с сантимами, – сказала она, быстро порывшись в сумке. – Хватит?» [596]

«Мерси, – сказал Кострицкий. – Шляпы, кажется, не было. Был портфель. Вот он. Я как-нибудь вечером приглашу вас с мужем в кафе, и мы потолкуем по-настоящему».