Коллектив авторов - Испытание реализмом [Материалы научно-теоретической конференции «Творчество Юрия Полякова: традиция и новаторство» (к 60-летию писателя)]

Наряду с прецедентными текстами существуют прецедентные имена, связанные не только с общеизвестными социально-историческими событиями, но и со знаковыми феноменами значительных пластов культуры. Имя собственное – Юрий Поляков – безусловно, перешагивает рамки индивидуального имени и знаменует собой языковую картину мира поколения восьмидесятых, девяностых и нулевых, вынужденного жить на изломе эпохи. Писатель, рискнувший в иносказательной форме, по-доброму иронизируя, показать губительность процесса отчуждения народа от культурных традиций, сложившихся за тысячелетнюю историю его существования, становится интересным и востребованным – общество ищет ответы на вечные русские вопросы: кто виноват и что делать. Ю. Поляков не лукавит, он находит смелость сказать прямо: виноваты все, невиновных в том, что происходило и произошло, нет. Может быть, поэтому его «Демгородок» зачитывали до дыр, ксерокопировали и передавали из рук в руки. И это в то время, когда у книги как культурного феномена появилось много конкурентов, а общество было на грани нервного срыва из-за усилившегося противостояния парламента и президента. Почему рассказанная писателем любовная драма переросла в социальную сатиру и антиутопию? Писателей как глашатаев эпохи всегда привлекал поиск этических, философских, культурологических доминант, определяющих духовную жизнь поколения, оказавшегося на перепутье. Чиновники без труда узнавали себя в реалистично выписанной писателем государственной верхушке. Бесстрашие Ю.М. Полякова в том, что он исподволь подводил читателя к размышлениям о таких доминантах, к которым, несомненно, относятся значимые для русской ментальности концепты: жизнь, истина, красота, любовь, душа, судьба, совесть и др. Бесспорно: талантливое слово писателя – это созидающая творческая сила, на которой базируется культура целого поколения. При этом в каждом поляковском мерзавце можно без труда найти что-то доброе и человеческое, спрятанные глубоко угрызения совести, чувство неловкости, осознание своей вины и сопричастности к происходящему беспределу.

Прецедентное имя писателя, к счастью, ныне здравствующего… Напомним слова А.Ф. Лосева, в которых особо подчеркивается величие и значимость слова для русского мира: «И нет границ жизни слова, нет меры для его могущества. Словом создан и держится мир. Имя носит на себе каждое живое существо. Именем и словами живут народы… Слово победило мир» [7].

Без преувеличения и пафоса можно сказать: слово писателя Ю. Полякова победило перестроечное безвременье. Язык писателя как выражение когнитивной активности и духовной энергии человека позволяет осмыслить понятие «концепт»: когнитивное, концептуально-культурологическое восприятие и оценку мира, которое интерпретируется как ментальное образование, своеобразный фокус знаний человека о мире; когнитивная структура, включающая разносубстратные единицы оперативного сознания, которые объективируются через соответствующие средства того или иного языка. И Ю. Полякову это удавалось. Достаточно обратиться к афористике писателя, которая стала предметом научного исследования.

Прецедентный текст как номинация общеизвестных событий, социально-политических явлений, имен, пословиц, воспринимаемых говорящим в качестве готовых языковых формул, представляет собой основной компонент общекультурных знаний о мире. Помимо прецедентных текстов известны прецедентные имена, прецедентные высказывания и ситуации. Прецедентные имена связаны с широко известными текстами-знаками. Как прецедентные они перешагнули рамки художественного творчества. Мы, вслед за Ю. Кристевой, считаем, что «всякое слово (текст) есть… пересечение других слов (текстов)», и согласимся с Гадамером, который утверждает, что «все сказанное обладает истиной не просто в себе самой, но указывает на уже и еще не сказанное… И только когда несказанное совмещается со сказанным, все высказывание становится понятным», а также с Р. Бартом в его утверждении: «…основу текста составляет… его выход в другие тексты, другие коды, другие знаки», и, собственно, текст – как в процессе письма, так и в процессе чтения − «есть воплощение множества других текстов, бесконечных или, точнее, утраченных (утративших следы собственного происхождения) кодов». Таким образом, «каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты сегодняшней культуры. Каждый текст представляет собою новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки старых культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т.д. – все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык» [8]. Художественный мир Ю. Полякова – яркое подтверждение этому.

Напомним, что В.И. Карасик характеризует концепты как «ментальные образования, которые представляют собой хранящиеся в памяти человека значимые осознаваемые типизируемые фрагменты опыта», «многомерное ментальное образование, в составе которого выделяются образно-перцептивная, понятийная и ценностная стороны», «фрагмент жизненного опыта человека», «переживаемая информация», «квант переживаемого знания» [3]. При этом согласимся с В.Н. Телия, которая справедливо заметила, что картина мира «не может быть выполнена в языке, незнакомом человеку». Адекватно понять и интерпретировать иносказательную поляковскую прозу может человек, переживший вместе с его героями ту или иную ситуацию. Знаки культуры в творчестве Ю. Полякова позволяют носителю языка вводить в свою речь выражения, точно отражающие культурологическую концептосферу этноса в конкретный социально-исторический момент: «С возрастом я понял: мало знать истину, нужно еще иметь луженное горло, никогда не лопающееся терпение и крепкую, как нейлоновая удавка, нервную систему»; «Сила характера не в том, чтобы ломать других, а в том, чтобы сломать себя!» «Сначала врагом объявляется тот, кто против нас, потом тот, кто не с нами, потом тот, кто не поспевает за нами, потом тот, кто справа или слева. И так до бесконечности»; «Хорошего человека должно быть много» и др. Меткие высказывания поляковских героев перешагнули рамки его книг. Так было с цитатами из комедии А.С. Грибоедова, произведений А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя.

Прецедентный текст в неизменном виде используется для номинации стандартных смыслов, хорошо известных всем русскоговорящим. Эти цитаты вызывают вполне определенные ассоциации. К прецедентным текстам обращаются рекламодатели, политики, журналисты. Известно воспоминание М. Цветаевой о том, как она, будучи четырехлетней девочкой, на объявление кондуктора конки: «Кузнецкий мост», − громко сказала: «И вечные французы!» Пассажиры на слова ребенка отреагировали дружным смехом. Афористика Ю. Полякова также отзывается в сознании его современников вполне определенно. Таким образом, можно заключить, что прецедентный текст как ключевая единица русской языковой картины мира – это ментальный феномен, глобальная семантическая единица, существующая в индивидуальном сознании в виде определенной структуры, в которую включены комплексы признаков предмета или явления, обозначенного прецедентным текстом, образованным на различных основаниях и отражающим его понимание отдельной личностью, а также целым языковым коллективом. Этот ментальный феномен является к тому же ключевой единицей, в которой отображается ведущий способ познания мира индивидом.