Екатерина Шарохина - Сочинения по русской литературе XX в.

Жила она бедно, убого, одиноко — «потерянная старуха», измотанная трудом и болезнью. Родные почти не появлялись в ее доме, опасаясь, по-видимому, что Матрена будет просить у них помощи. Все хором осуждали Матрену, что смешная она и глупая, на других бесплатно работающая, вечно в мужичьи дела лезущая (ведь и под поезд попала, потому что хотела подсобить мужикам, протащить с ними сани через переезд). Правда, после смерти Матрены тут же слетелись сестры, «захватили избу, козу и печь, заперли сундук ее на замок, из подкладки пальто выпотрошили двести похоронных рублей». Да и полувековая подруга — «единственная, кто искренне любил Матрену в этой деревне», — в слезах прибежавшая с трагическим известием, тем не менее, уходя, не забыла забрать с собой вязаную кофточку Матрены, чтоб сестрам она не досталась. Нещадно пользовались все Матрениной добротой и простодушием — и дружно осуждали ее за это.

Неуютно и холодно Матрене в своем государстве. Она одинока внутри большого общества и, что самое страшное, — внутри малого — своей деревни, родных, друзей. Значит, неладно то общество, система которого подавляет лучших.

Казалось бы, литература о войне у нас прочно ассоциируется с такими именами как Ю. Бондарев, В. Быков, В. Богомолов. Их произведения стали «классическими» для многих читателей и зрителей (романы их не раз экранизированы). Однако появляются и новые писатели, тематика произведений которых — Великая Отечественная война. Интересным для меня стало творчество В. Астафьева, романы которого «не терпят полуправды» и, на мой взгляд, максимально приближены к реальной «военной действительности».

Тема войны не умолкает в творчестве Виктора Астафьева: «Роковым препятствием на благородном человеческом пути была и остается война — самое безнравственное деяние из всех, какие породил человек». О тех молодых парнях, с которыми пришлось писателю воевать, но которым не довелось дожить до Победы, и написал он одно из лучших произведений — повесть «Пастух и пастушка». В этой повести воссоздан образ чистой любви, жизнь человеческих душ, войной не смятых, не подавленных.

Необычное жанровое определение предлагает В. Астафьев для этой вещи: «Современная пастораль». Такой подзаголовок дал писатель своей повести, в которой есть любовь, есть счастье — главные приметы традиционной пасторали. Но недаром писатель рядом со словом «пастораль» поставил слово «современная», как бы подчеркнув тем самым жестокую определенность времени, безжалостного к человеческим судьбам, к самым тонким и трепетным порывам души.

Показать антигуманную суть войны, ломающую и коверкающую судьбы, не щадящую самою жизнь, — главная задача, которую поставил перед собой В. Астафьев в повести. Здесь невольно задаешься вопросом: зачем же надо было изображать «счастье»? По-моему мнению, на этом противопоставлении как бы двух «пластов действительности» наиболее отчетливо вырисовывается бесполезность войны и ужасы ее последствий.

Этот контраст мы наблюдаем в повести как проекцию в прошлое: детское воспоминание главного героя, лейтенанта Бориса Костаева, о театре с колоннами и музыкой, о пасущихся на зеленой лужайке белых овечках, о танцующих юных пастухе и пастушке, любивших друг друга, и «не стыдившихся этой любви, и не боявшихся за нее», резко, кричаще контрастирует, внешне сдержанно, но внутренне поразительно глубоко и эмоционально, с обостренной болью и щемящей душу печалью написанной сцены об убитых стариках, хуторских пастухе и пастушке, «обнявшихся преданно в смертный час».

«Залп артподготовки прижал стариков за баней — чуть их не убило. Они лежали, прикрывая друг друга. Старуха спрятала лицо под мышку старику. И мертвых било их осколками, посекло одежонку…» Короткая эта сцена, символика которой особенно очевидна в контрасте с театральной идиллией, — центральная в произведении. В ней как бы сконцентрирован трагизм войны, ее антигуманность. И мы теперь не можем воспринимать дальнейшее повествование, следить за короткой, как вспышка ракеты, историей любви Бориса и Люси, за судьбами других персонажей иначе как через призму этой сцены.

В повести «Пастух и пастушка», произведении большого философского смысла, наряду с людьми высокого духа и сильных чувств, писатель создает образ старшины Мохнакова, способного к насилию, готового переступить черту человечности, пренебречь чужой болью. Трагедия Бориса Костаева становится еще яснее, если пристальнее вглядеться в один из центральных образов — старшину Мохнакова, не случайно проходящего рядом с главным героем.

Однажды в разговоре с Люсей Борис произнесет очень важные слова о том, что страшно привыкнуть к смерти, примириться с ней. И с Борисом, и с Мохнаковым, находившимся на передовой, постоянно видевшими смерть во всех ее проявлениях, случается то, чего боялся Костаев. Они привыкли к смерти.

Повесть В. Распутина «Прощание с Матерой» можно назвать повестью-предупреждением. Предупреждением о реальности исчезновения человечества как рода. Каждый из нас знает, что он смертен, и проблему небытия мы в большинстве случаев решаем оптимистически: я умру, но будут жить мои потомки. Сейчас же наряду с таким традиционным пониманием жизни и смерти формируется новое миропонимание: мысль о возможности космической катастрофы, о гибели всей человеческой цивилизации в связи с ядерной и экологической угрозой. «Прощание с Матерой» выражает в художественной форме именно эту эсхатологическую концепцию: для героев распутинской повести конец света как будто уже наступил.

Казалось бы, речь идет о «немногом»: как организованно и быстро провести затопление острова, необходимое в связи со строительством ГЭС на одной из сибирских рек. Однако для жителей Матеры (в основном это старые люди) переселение из затопляемой деревни, где прошла вся их жизнь, на новое место равносильно смерти, будто свет «пополам переломился». Раньше деревня «худо-бедно», но все же держалась «своего места» на яру у левого берега, «встречая и провожая годы». «И как нет, казалось, конца и края бегущей воде, нет и веку деревне: уходили на погост одни, нарождались другие». Крестьянин осознавал себя звеном в вечной движущейся цепи времен, событий, человеческих судеб. Теперь же, когда Матера «сошла с привычного хода», ясно видится неестественность происходящего.