Самуил Лурье - Полное собрание рецензий [litres]

А. Д. отчасти описан Достоевским в Мышкине, Набоковым – в Лужине. (Сходство поразительное и что-нибудь да значит.) Понятно, что наблюдать, как его мучают, – а его мучают почти все и почти все время, – нет никаких сил.

Так что выходки Е. Г. – раздражают они вас или восхищают – вносят освежающий комизм в атмосферу безнадежного абсурда.

Отнюдь не Настасья Филипповна (только этого не хватало). Из друзей Мышкина больше всех похож на нее поручик Келлер – помните? – боксер.

Надеюсь, она не рассердится на такую шутку. Как только не третируют ее в этом тексте – она все печатает слово в слово, брезгуя ретушью. И сама рассказывает о себе разное такое, о чем другой мемуарист (в особенности – дама) непременно бы позабыл. Не знаю, правдой ли вообще она так дорожит, или у нее завышенное чувство собственной реальности. Как бы там ни было, благородной отваги не отнимешь. Только такой человек и мог затеять подобную книгу и довести затею до конца.

Это семейная сага и политическая хроника. Семью оставим в покое. Политика представлена действиями ГБ (партии, правительства, милиции, суда, ОВИРа, жилконторы), АН (будем считать – интеллигенции) – ну и народа, само собой.

Из вязкого кошмара вытянем наудачу два-три звена.

Из ГБ в ЦК (20 апреля 1970 г.):

«В целях своевременного получения данных о намерениях Сахарова, выявления связей, провоцирующих его на враждебные действия, считали бы целесообразным квартиру Сахарова оборудовать техникой прослушивающего оборудования. Просим согласия.

Председатель КГБ Андропов».

(27 апреля наложена резолюция: «Согласиться. Л. Брежнев» .)

Теперь насчет интеллигенции. Возьмем смешной эпизод: А. Д. составил Обращения – об амнистии, об отмене смертной казни, уговаривает приличных знакомых присоединить подписи. Те, конечно, увиливают и отлынивают (1972 год), но (драгоценная черта, и спасибо Е. Г., что ее сохранила!) – не под разными благовидными предлогами, а под одним и тем же:

«Всегда это было как бы Дело, направленное на пользу общества…

Лихачев говорил, что он занят спасением Царскосельского и других ленинградских парков (Дело!). Евтушенко пришел к нам сам в каком-то поразившем Андрея розовом шелковом костюме. Я думала – раз сам пришел, значит, подпишет. Но, похоже, пришел просто отметиться. Говорил, что если он подпишет обращения, то ему не дадут создать журнал современной поэзии и печатать стихи молодых (Дело!). Бруно Понтекорво говорил что-то о своей лаборатории (Дело!). 〈…〉 Лиза Драбкина 〈…〉 – что для нее важно опубликовать повесть „Кастальский ключ“, которая будет очень полезна современной молодежи…»

Короче, каждый участвовал в какой-нибудь борьбе и не имел права оголить свой участок фронта. Только один академик «сказал, что не будет подписывать, потому что советская власть его тридцать шесть раз посылала за границу».

Ну и что касается народа. В Горьком к А. Д. иногда подпускали какого-нибудь агрессивного резонера, зачем – сейчас увидите. Вот вам конспект диспута:

«Когда я копал яму под дубок, ко мне подошел полумолодой человек в военной форме, не понял какой специальн[ости]. На мой вопрос, где работает, он, засмущавшись, сказал – в части, в произв[одственном] отделе. Он был слегка выпивши (а может, не слегка). Он хотел со мной поговорить по душам. Его вопросы – чего я добиваюсь? Его тезисы – 1) Не надо с…ть против ветра. 2) Не надо идти на поводу у жены. 3) Русский Иван проливал кровь, он должен быть главным в мире. Я сказал – добиваюсь – 1) чтобы оружие (он говорил об оружии) не было использовано для нападения или шантажа; 2) чтобы хорошие люди не сидели по тюрьмам (его реплика: „… с ними, пусть сидят“)…»

Собственно, вся история сводится к этому диалогу. Последнюю фразу исполняет многомиллионный хор в сопровождении оркестра.

Петербург в поэзии русской эмиграции

Сборник / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Р.Тименчика и В.Хазана. – СПб.: Академический проект, ДНК, 2006.

Конечно, это было неправильно – что не было такой книги. В высшей степени правильно – что теперь она есть.

Здание т. н. петербургского текста наконец-то, можно сказать, достроено. Соответственно, заиграет новыми интересными цитатами т. н. петербургский миф.

Ведь многие очень умные люди совершенно всерьез полагают – и это даже целому свету известно, – что постоянное проживание в этом городе не проходит человеку даром. Что Петербург с необычайной силой воздействует на ум и характер своего обитателя и чуть ли не предписывает ему образ действий и судьбу.

Некоторые иногородние вообще до сих пор верят, что каждый из нас по первому требованию в любой момент, аккуратно придерживая за пазухой топор, переведет старушку через Невский.

Кроме того, данное издание окажет неоценимую помощь составителям всяческих викторин.

И любителям т. н. краеведения: столько прелестных реалий досоветского городского быта в этих стихах, и как щедро разъяснены они в примечаниях. Подсвеченные сосуды с какими-то цветными растворами в окнах аптек, адреса колбасных магазинов и винных погребов, маршруты конки, наряды извозчиков и швейцаров.

По-настоящему потрясающее чтение – биобиблиографические справки о представленных в этой антологии стихотворцах. Практически за каждой фамилией – сюжет невозможного авантюрного романа, часто с кругосветным путешествием. Война, революция, эмиграция, опять война – опасности, лишения, трагические утраты. Но каждый, прежде чем погибнуть и стать забытым, успел что-то написать, имел читателей, а то и почитателей, так что эти 152 (если я верно сосчитал) имени образуют огромный как бы остров литературы – ушедший в бездну.

Участвуют, впрочем, и сколько-то знаменитостей: Зинаида Гиппиус, Игорь Северянин, Саша Черный, Иван Бунин, – но так участвуют, чтобы не особенно выделяться, почему и выглядят довольно странно.

А основная масса – планктон, обладатели талантов некрупных. Искренности не отнимешь, техника не хуже ничьей, – а набор идей один на всех. Стихи, траченные, как молью, тривиальностью.

Вот и Петербург у большинства состоит целиком из объектов, упоминающихся в обзорной автобусной экскурсии, с прибавлением дежурных эпитетов (скажем, вода в каналах – всегда либо черная, либо тяжелая) и классических реминисценций. Все тут прогуливаются по гранитным набережным, вдоль чудных садовых оград, поглядывая то на царственную, например, Неву, то на (проставьте прилагательное) шпиль Адмиралтейства, при случае и к месту припоминая то роль императора Петра в русской истории, то арию Лизы в опере Чайковского. Если прогуливаются вдвоем, далеко не безразличен покрой чьей-нибудь кофточки, но самое главное – что вообще все это осталось в невозвратимом прошлом и жизнь пропала.