Самуил Лурье - Полное собрание рецензий [litres]

Итак, опыт «вертухая в широком смысле» было единодушно решено стереть с жестких, так сказать, дисков. Но, как выясняется, это невозможно. Не устыдившись его, вы будете вынуждены рано или поздно им возгордиться. Вот отчего «с каждым днем растет число желающих представить позорный режим достойным политическим ориентиром, а историю России – чередой славных побед великой державы, которой потомки могут только гордиться».

Чему в высшей степени способствует миф о Великой Отечественной войне.

«Ибо миф о войне – это заградительный миф. Он возник как миф-заградитель ГУЛАГа… „Плавильный котел“ мифа о войне был призван объединить разорванное террором общество против общего врага и превратить сокрытие преступления в подлинную основу „новой общности людей – советского народа“.

…Главная функция мифа о войне, которую он продолжает успешно выполнять и по сей день, – вселять в души наших соотечественников непоколебимую уверенность в том, что ГУЛАГ – всего лишь незначительный эпизод, иногда досадно торчащий из-за могучей спины „воина-освободителя“…»

Ну и так далее. Ход мысли, надеюсь, ясен. Страна празднует амнезию. Но в миллионах живет – передаваясь от поколения к поколению, – постоянно вытесняемая память «о злодеяниях, соучастии в преступлениях, страданиях и страхе. Тайная память, которую скрывает от себя каждый, но с последствиями которой приходится иметь дело в масштабах всего общества».

А вот и эти последствия:

«Опора – в разных формах – на вооруженные формирования, стремление к наследственной передаче постов и профессий, отношение к институциям как к формам „кормлений“, вытеснение формальных требований к выполнению определенных функций „близостью к телу“, стремление свести описание должности к портрету ее обладателя – таковы лишь некоторые признаки готического общества. Унижение вассала, желание добиться от него холуйства и подличанья как важных доказательств его верности и проявлений его лояльности – таковы готические правила „бизнес-этики“».

Оглянитесь: как стремительно темнеет. Отовсюду, злорадно ухмыляясь, надвигаются какие-то странные, страшные существа. Вот-вот бросятся. Бежать бесполезно.

«Бессмысленное бегство, постоянно наталкивающееся на новое препятствие, – таково обычно содержание кошмара».

Как по-вашему: похоже на исторический момент?

А. Пионтковский. «За Родину! За Абрамовича! Огонь!»Сборник. – М.: РДП «ЯБЛОКО», 2005.

А. Пионтковский. Нелюбимая странаСборник. – М.: РДП «ЯБЛОКО», 2006.

Даты старые, и писать рецензию поздно, а надо было эти книжки читать в свое время; верней – статьи, из которых они состоят. Все это было в газетах и на разных интернет-сайтах: много лет Андрей Пионтковский сопровождает своими комментариями нашу так называемую политическую жизнь.

Но теперь его, наверное, выживут из РФ – что посадят, вообразить пока еще не могу. Однако прокурорское представление готово, повестка с вызовом на допрос подписана, обе вот эти самые книги фактически запрещены. И какой-то референт органов уже провел лингвистическую, знаете ли, экспертизу – и усмотрел признаки – чего? правильно: экстремизма.

Действительно, Андрей Пионтковский мало того что проницателен и талантлив, – он еще позволяет себе высказываться так, словно конституция страны гарантирует ему свободу слова. Закон и приличия он, разумеется, соблюдает, но больше не считается буквально ни с чем. К начальству, то есть, ну ни малейшей почтительности.

Давайте я вам выпишу несколько строчек на память:

«Это жандармско-бюрократический капитализм с отцом нации во главе. Это замена ельцинского поколения олигархов на новых так называемых патриотически ориентированных выходцев из спецслужб и главным образом на коллективного олигарха – бюрократию и ее вооруженные отряды – силовые структуры. Мало того, что эта идеологема и порожденная ею модель поражают своим эстетическим и интеллектуальным убожеством. С этим можно было бы и примириться. Беда в том, что она абсолютно неэффективна…»

Такой вот экстрим. Игра с огнем. Губительное пристрастие. Точней – роковой недуг. Которым страдали, если помните таких, покойный Дмитрий Холодов, покойная Лариса Юдина, покойный Пол Хлебников, покойный Юрий Щекочихин, покойная Анна Политковская.

Готы вообще полагают, что это порок, и предающихся ему – казнят. Готы презрительно именуют его: недержание языка за зубами.

Любовь Гуревич. Художники ленинградского андеграунда

Биографический словарь. – СПб.: Искусство-СПБ., 2007.

Одна тысяча экземпляров. Здесь – больше и не нужно: раскупят поименованные в словаре, а также их родственники, – а нам с вами ни к чему.

Другое дело – если кто-нибудь за границей догадается издать этот словарь на европейском каком-нибудь языке. Любовь Гуревич сразу сделается знаменита и богата, и здешние штатные искусствоведы (которые сейчас вроде бы не видят ее в упор) впадут в депрессию от зависти.

Ничего подобного давно не было и, наверное, долго не будет. Небольшая погибшая Атлантида – некогда обитаемый Остров сокровищ – описана с такими подробностями, что не остается никаких сомнений: она – не миф; если не место, то время она имела. Прежде чем частично погрузиться в пучину. (А большая часть поверхности присоединилась к суше, как петербургский Голодай.)

Состав населения поименно, береговая линия с точностью до шага, природные ресурсы до крошки; заблуждения; достижения.

Никому, кроме Любови Гуревич, это не удалось бы.

Тут были необходимы: ее страстно точный слог; годы, и годы, и годы ее любви к этим катакомбным шедеврам; ее вкус и память; и тщательность, тщательность.

Помимо редчайшего дара писать об искусстве понятно (даже пользуясь при этом профессиональными терминами), тут с необычайной силой проявляется и другой, вообще невозможный: под ее пером (в смысле – под клавишами) никто ни на кого не похож;

каждый из этих художников, будь он, допустим, ничтожен или, предположим, велик, – похож только на самого себя; как явственная личность, как персонаж настоящей литературы; как если бы Любовь Гуревич всех по очереди – по алфавиту – выдумала.

Теперь даже сама смерть ничего не сможет с ними поделать. И картины текстом сохранены: запоминаются так, словно вы их видели.

Написал это предложение – и решил, что надо бы его проверить. Раскрыл книгу наугад:

«Одна из работ так и называется „Тайна“, в ней почти все пространство картины занимает наглухо закрытая дверь. Облупленная, с потрескавшимся слоем утратившей цвет краски, она сама по себе как картина в раме стены с изборожденной штукатуркой…»