Петр Моисеев - Поэтика детектива [litres]

Между тем Буало-Нарсежак, как уже указывалось, попытались, условно говоря, соединить достижения этих двух писателей. Детективные достоинства романа «Среди мертвых» держатся на оригинальной загадке: ничто не указывает на существование в мире этого романа мистических явлений, но главная героиня ведет себя так, как будто в нее действительно вселилась душа ее прабабки, – вплоть до того, что кончает с собой так же, как она. Однако, как мы уже не раз говорили, решение этой загадки авторы сопровождают экскурсами в психологию героя. Например, Буало-Нарсежак начинают излагать завязку сюжета. Поль Жевинь просит Флавьера проследить за своей женой. Мы заинтригованы. Но не успел диалог между старыми знакомыми продвинуться далее нескольких реплик, как мы уже проваливаемся в сознание Флавьера, чтобы выбраться оттуда – и то ненадолго – лишь на следующей странице:

Пребывая в нерешительности, Жевинь посмотрел на своего собеседника. Конечно же, Флавьер хорошо знал, что останавливает Жевиня, ведь по натуре тот был и остался человеком недоверчивым. Флавьер помнил его все таким же. Еще пятнадцать лет назад, в студенческие годы, когда они вместе учились на юридическом факультете, Жевинь был рассудительным, готовым излить свои чувства и вместе с тем в глубине души напряженным, смущенным и несчастным. И несмотря на то что минуту назад при встрече он распростер объятия и воскликнул: «Роже, старик, как я рад вновь увидеть тебя!» – Флавьер тем не менее инстинктивно ощутил едва заметную неловкость, некоторую принужденность и натянутость в том, что его сокурсник по университету суетился несколько больше, чем следовало бы, да и смеялся он несколько громче. Ему так и не удалось изжить в себе свои привычки за минувшие пятнадцать лет, которые изменили внешний облик их обоих. Жевинь стал почти лысым, и подбородок его отяжелел, брови порыжели, а возле носа появились веснушки. Флавьер тоже выглядел уже не так, как прежде, он знал, что после того неприятного случая похудел и сгорбился, а из-за опасения, что Жевинь поинтересуется, почему он, сдав экзамен на работу в полиции, все же стал адвокатом, его ладони покрылись холодным потом [135] Буало-Нарсежак. Указ. соч. С. 69–70. .

В принципе, данный пассаж – как и ряд других, ему аналогичных – содержит определенные ключи к разгадке тайны (хотя о самой тайне мы еще не знаем). Флавьер делает верные наблюдения, но неправильно толкует то, что видит; если мы встаем на его точку зрения (а авторы явно на это рассчитывают), то принимаем предлагаемое ложное толкование. Таким образом, Буало-Нарсежак соблюдают правила так называемой «честной игры». Но делают они это, расшатывая структуру жанра. Приведенный фрагмент романа содержит некоторый сюжетный подвох – впоследствии читатель должен будет воспринять эти же факты под другим углом зрения. Когда мы читаем детектив, то знаем, что подвохи будут. Но никто не ожидает сюжетных неожиданностей, читая, например, «Госпожу Бовари». Между тем Буало-Нарсежак перемежают изложение детективной загадки описаниями психологии героя, выполненными именно в духе Флобера или, скажем, Толстого.

Перегруженность книги психологией – перегруженность с точки зрения выбранного жанра – очевидна. Более того, речь идет не только о перегруженности психологией, но и о смешении разных, если можно так выразиться, жанровых интонаций. Борхес имел право иронизировать над гипотетическим читателем, который стал бы читать «Дон Кихота» как детектив. Но не менее спорным является рассказывание детектива в манере «Утраченных иллюзий» или «Войны и мира» [136] См. об этом в гл. I первой части. .

Скажем два слова о причинах такой писательской стратегии. Французский детектив (или произведения, считающиеся детективами) начал страдать психологизмом после Первой мировой войны. При этом болезнью оказались захвачены писатели, дебютировавшие после (условно говоря) 1918 г. Такие авторы, как Гастон Леру, Морис Леблан или Марсель Аллен, остались верны себе [137] Независимо от того, в какой степени их творчество относится к детективному жанру. В данном случае мы имеем в виду лишь отсутствие углубленного психологизма. . Но более молодые беллетристы, судя по всему, начали испытывать своеобразный комплекс неполноценности. (К слову, отметим, что тем же недостатком страдала советская беллетристика 60-70-х годов.) Развлекательные романы расхваливались не за то, что они занимательны или (в случае детектива) предлагают читателям хитроумную загадку, а за то, что они «психологичны» или «социальны». Именно эта странная застенчивость обусловила популярность Сименона. Она же наложила серьезный отпечаток на произведения Буало-Нарсежака, многие из которых, впрочем, все же могут быть отнесены к детективному жанру.

Хичкок не отказывается от содержательности. Но он «визуализирует» психологическую проблематику и создает в итоге не просто выдающийся фильм, но и детектив, превосходящий по качеству первоисточник. Что же до любовной линии, она в фильме занимает, по меньшей мере, такое же место, как и детективная; точнее сказать, Хичкоку удается срастить две эти линии так, что они воспринимаются как одна. Любовь героя захватывает нас не меньше и не больше (то есть ровно столько, сколько надо), чем загадка. Более того, в фильме мы особенно ясно видим, как сильно история этой любви зависит от разгадки тайны.

Третье направление «редактуры» – «динамизация» повествования. На этом пункте также стоит остановиться. С одной стороны, вроде бы все понятно: Хичкок отбрасывает то, что не идет к делу, и до предела ускоряет темп событий. Этой же цели (в частности , этой) служит «замена» безвольного героя Буало-Нарсежака на более активного персонажа. С другой стороны, зададимся вопросом: к чему стремились авторы романа, замедляя ритм? Их собственное объяснение (относящееся и к этому, и к другим их произведениям) сводится к тому, что они пытались заставить читателя смотреть на происходящее глазами жертвы. Однако такая постановка задачи не имеет прямого отношения к детективному жанру. Буало-Нарсежак, формулируя свое новаторство в детективе, обычно производили ловкую подмену, – ведь создание напряжения (к которому приводит самоотождествление читателя с жертвой) есть отличительная черта триллера, а не детектива. Но при этом «Головокружение» является гораздо лучшим триллером, чем «Среди мертвых»! Как Хичкоку удалось добиться такого результата?

Во-первых, он действительно значительно ускорил ход событий – за счет «психологических» кусков. Об этом уже было сказано.

Во-вторых, – и это не менее важно – Хичкок сохранил и, быть может, даже усилил особое освещение загадки. В самом деле, одна и та же загадка может организовать два жанра – или, как в случае с «Головокружением», дать основание для двойного жанрового определения одного произведения. Как у Буало-Нарсежака, так и у Хичкока движение сюжета направлено на раскрытие тайны – следовательно, перед нами детектив(ы). С другой стороны, и в романе, и в фильме мы начинаем допускать «мистическое» толкование событий. Почему это происходит? Из-за того, что мы назвали «освещением» загадки. Если мы точно знаем, что призраков не существует, то ищем возможность реалистического объяснения событий, даже если не знаем, каково это объяснение. Так ведет себя сверхрациональный Холмс в «Собаке Баскервилей». Не будь его в этой повести – и знаменитый детектив Конан Дойля превратился бы в «готическое» произведение в духе, например, Анны Радклиф.