Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

У Арцыбашева в эмиграции все было, разумеется, несладко, вот что он писал Амфитеатрову 28 июля 1924 года: «…В этом месяце исполняется год, как я стал эмигрантом, и то, что я увидел и узнал за этот год, повергло меня в отчаяние. Эмиграция – никуда не годна. Таков мой окончательный и категорический приговор. Теперь все мои надежды на “там, во глубине России”. Но Россия во мгле, сквозь которую трудно что-либо провидеть. Смута там растет, это несомненно, но когда ударит час взрыва, Бог весть…»

14 января 1925 года: «В Совдепии что-то происходит, но за дальностью никак не разберешь…»

В эмиграции выступал с позиций крайнего антисоветизма. Когда в Варшаве белогвардейцем Конради был убит советский полпред Боровский, Арцыбашев писал: «Боровский был убит не как идейный коммунист, а как палач… Убит как агент мировых поджигателей и отравителей, всему миру готовящих участь несчастной России». Особенно резко нападал Арцыбашев на Ленина, который, по его мнению, являлся «гениальнейшим пройдохой, так полно сочетавшим в себе черты деспота – жесткость и лицемерие». И вывод: «Ни нашествие Батыя, ни кровавое безумие Иоанна не причинили России такого вреда и не стоили русскому народу столько крови и слез, как шестилетняя диктатура красного вождя».

Арцыбашев отрицал и культурную политику большевиков, считая, что никакой пролетарской культуры нет, что все это выдумки и что все равно победит «запах черемухи», под которым писатель понимал любовь, чувство красоты, жажду одухотворенности – «цветет в жизни настоящая жизненная “черемуха”…»

Сам Арцыбашев недолго наслаждался цветением «черемухи». Он прожил в Варшаве всего три с половиною года и умер 3 марта 1927 года от менингита, осложненного туберкулезом. Ему шел 49-й год.

На заседании «Зеленой лампы» в Париже Зинаида Гиппиус так отозвалась об Арцыбашеве: «Человек. Любил родину просто: как любят мать. Ненавидел ее истязателей. Боролся с ними лицом к лицу, ни пяди не уступая, не отходя от материнской постели».

В статье «Венок на могилу Арцыбашева» Александр Куприн отмечал: «…Его прямота и мужественная любовь к родине сделали из него одного из самых непримиримых, самых страстных, самых смелых врагов большевизма. Живший в Москве до конца 1923 года, он был так резок, откровенен и неосторожен в своих решительных отзывах о красной власти, что все знавшие его писатели беспокойно каждый день думали: жив ли сегодня Арцыбашев?..

(О годах в Варшаве. – Ю.Б.) Все мы помним его веские фельетоны в газете “За свободу!” направленные на красную Москву, полные гнева против насильников; сжатой крепкой тоски по родине и всегдашней суровой честности… Он всю жизнь боролся с туберкулезом. Но никто не слышал жалоб».

Исторический парадокс. В советское время Арцыбашева вычеркнули из литературы. И до сих пор ему ставят в вину моральное разложение русского общества. За что?! За почти невинный роман «Санин» (до порнографии ему как до Марса!). В «Санине» больше намеков, чем самого секса. И опять же, «Санин» не «Любовник леди Чаттерлей» Дейвида Герберта Лоренса. А вот Маяковскому литературные критики за его «партийные книжки» простили откровенный сексизм в поэме «Облако в штанах»: «Мария – дай!..» И отчаянный вопль: «Не хочешь? Не хочешь?» Словом, что можно советскому классику Маяковскому, то нельзя белогвардейскому эмигранту Арцыбашеву. А что мы видим сегодня? Продается все! Особенно – женское тело. И – большой привет Арцыбашеву!..

Михаил Андреевич Осоргин(настоящая фамилия Ильин, 1878, Пермь – 1942, Шабри, Франция). Прозаик, эссеист, публицист.

Род Ильиных – прямые потомки Рюрика. Его бабка, помещица, говорила внуку: «Ты помни, мы не какие-нибудь, а столбовые. Дворян много, а столбовые все на счету, записанные в одну Бархатную книгу…»

«Нам с женой он сразу понравился – изяществом своим, приветливостью, доброжелательностью, во всем сквозившими. Очень русский человек, очень интеллигент русский – в хорошем смысле, очень с устремлениями влево, но без малейшей грубости, жестокости позднейшей левизны русской. Человек мягкой и тонкой души» (Б. Зайцев. Мои современники).

А вот как вспоминал Осоргина Константин Паустовский в «Повести о жизни»:

«Со всеми он был снисходителен и ласков, всем и всему верил. В его облике, даже в утомленном голосе, сквозила сдержанная грусть. Он тосковал по Италии, где провел много лет. В России он жил как бы спросонок.

Мы иногда уговаривали его вернуться в Италию, говорили, что ему нечего здесь делать, что там он по крайней мере будет писать свои бесхитростные рассказы. Осоргин виновато отвечал:

– Поймите же, что я русский и до спазмы в сердце люблю Россию. Но я ее сейчас не узнаю. Иногда я думаю, – да полно, Россия ли это? Изменилась даже самая тональность русской речи. Сейчас я рвусь в Италию, но там я буду страшно тосковать по России».

Сам о себе Осоргин говорил так: «Я чистой воды скептик и пессимист, и только неисчерпаемая животная радость мешает мне ликвидировать в себе человека».

Осоргин окончил классическую гимназию в Перми. Писатель вспоминал: учителя «все пили, дико и свирепо, и забывали подтяжки в публичных домах»! Всё запрещалось. Считались страшными, запрещенными и развратными даже Достоевский, Толстой, Шекспир, Байрон… В гимназии Осоргин начал не только писать, но и печататься. Далее юридический факультет Московского университета, короткая адвокатская практика – неинтересно, скучно! – и Осоргин ринулся в политику. Вступил в партию социалистов-революционеров. В декабре 1905 года был арестован, заключен в Таганскую тюрьму. Просидел полгода и был выпущен под залог. Тут же уехал в Финляндию, а оттуда в Италию. Прожил восемь лет то в Риме, то на морском побережье. Прекрасно говорил по-итальянски и даже освоил многие диалекты. Писал статьи в либеральных изданиях («Вестник Европы», «Русские ведомости»). Именно в Италии он взял литературный псевдоним Осоргин.

Вернулся в Россию в 1916 году, приветствовал Февральскую революцию. Временное правительство предложило Осоргину должность посла России в Италии, но он отказался – хотел быть свободным и независимым. А тут Октябрьский переворот! Большевистскую власть Осоргин не принял. Он сразу встал в ряды оппозиции к большевикам. В одной из статей написал:

«Чувство не могло никогда оправдать возврата к организованному насилию, к полному отказу от того, что смягчало в наших глазах жестокость первых минут переворота, – отказу от установления гражданской свободы, осуществления основ наших мечтаний. Менять рабство на новое рабство – этому не стоило отдавать свою жизнь».

И тем не менее Осоргин пытался как-то, хотя бы сбоку, вписаться в новую жизнь. Принял участие в создании Союза журналистов и Союза писателей: в первом был председателем, во втором – товарищем председателя. Организовал первую кооперативную лавку писателей. Лавка не только торговала старыми книгами, но и выпускала новые, в основном брошюры по выживанию: «Полезные советы», «Копчение академической селедки в самоварной трубе», «Как получить паек», «Как прожить на советское жалованье, ни в чем не нуждаясь и не нарушая декретов» и т. д. И это было не смешно, это было необходимо для того лихого времени.