Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

Приведем характерную для Маковского природно-пейзажную зарисовку «Июнь»:

«Благодать» как мечта, как воспоминание о родине. А в эмиграции все уже иное, конечно, можно «у себя на Тильзите, в халате, в красных сафьяновых туфлях», как вспоминал Терапиано, почитать очередную рукопись, что-то организовать, написать стихотворение, но… по воспоминаниям другого мемуариста, Кирилла Померанцева, Маковский жил в Париже на маленькой улочке возле знаменитой площади Звезды, нанимая комнату у своей приятельницы… Иногда в гостинице легко собиралось человек десять-двенадцать, говорили о текущих событиях, но больше, конечно, о литературе и о стихах. Собирались Георгий Иванов, Ирина Одоевцева, Терапиано, Смоленский, Раевский, Ладинский… Сергей Константинович, конечно, нигде не работал, ни в какие политические организации не входил, не считая сотрудничества в эмигрантских газетах и журналах, за что получал грошовые гонорары.

Писал Маковский в основном в газете «Возрождение». Не бывал на воскресеньях у Мережковских, редко посещал «Зеленую лампу», почти не участвовал в выступлениях поэтов и не бывал на Монпарнасе.

Старый аристократический «сыч» Сергей Маковский не дожил нескольких месяцев до своего 85-летия и умер скоропостижно. Утром 13 мая 1962 года работал, как всегда, после завтрака, видимо, прилег отдохнуть и не проснулся. Его нашли лежащим на диване со спокойным выражением лица – казалось, спит.

Сергей Маковский отбыл «к последнему успокоенью», а задолго до смерти он написал пророческие строки:

Михаил Петрович Арцыбашев(1878, хутор Доброславовка, Ахтырский уезд Харьковской губернии – 1927, Варшава). Прозаик, публицист, драматург.

В начале XX века имя Арцыбашева гремело. Скандально известный писатель. Автор «Санина». Восторги и свист. А сегодня Арцыбашева знают только знатоки русской литературы. Отшумевшее и отзвеневшее имя.

Аморальность «Санина» (1907) для своего времени была вопиющей. «Санин», – отмечал критик Александр Измайлов, – это прямой вызов к современному эпикурейству. Человек должен жить для себя, быть сильным, здоровым, эгоистичным, пренебрегать и пустою человеческой условностью, и моральными жупелами, созданными и окрепшими в веках… На всем просторе бытия Арцыбашев разглядывает только два явления – смерть и похоть… Везде Арцыбашев с огнем выискивает разыгравшуюся плоть, возбужденную похоть. Мужчина для него прежде всего самец, как женщина только самка…»

Некоторые критики восприняли роман как русскую пародию на Заратустру, в которой «напускная жизнерадостность граничит с беспредельным и беспросветным пессимизмом» (Евг. Трубецкой). Корней Чуковский написал разгромную статью, из-за которой Арцыбашев вызвал его на дуэль. Правда, она не состоялась.

В 1912–1918 годах вышло полное собрание сочинений Арцыбашева в 10 томах. Итоговым романом писателя следует признать «У последней черты». Вот сущностная выдержка из этого романа:

«Я говорю вам о том, что раз и навсегда надо понять, что ни революция, ни какие бы то ни было формы правления, ни капитализм, ни социализм – ничто не дает счастья человеку, обреченному на вечные страдания. Что в нашем социальном строе, если смерть стоит у каждого за плечами; если мы уходим во тьму, если люди, дорогие нам, умирают… если мир прежде всего – огромное кладбище, которое мы зачем-то сторожим. Надо рассеять в людях суеверие жизни… надо заставить их понять, что они не имеют права тянуть эту бессмысленную комедию…»

Естественно, такой мрачный пессимизм многим оказался не по нутру. Максим Горький писал Короленко в письме: «Я не люблю Арцыбашева, он – талантлив, конечно, но мне кажется неумным и болезненно злым… франт, но – весь в чужом! Нахватал у Толстого, у Достоевского… все искажает, мнет и, кажется, делает это только для того, чтобы перелеонидить Андреева в пессимизме».

«Ряд гримас Достоевского, Толстого, Чехова» в романе Арцыбашева отмечали и другие критики. Сам Арцыбашев считал себя одним из наследников библейского царя Соломона, его глубокой печали:

«И имя наше забудется со временем, и никто не вспомнит о делах наших; и жизнь наша пройдет, как след облака, и рассеется, как туман, разогнанный лучами солнца и отягченный теплотою его. Ибо жизнь наша – прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать, и никто не возвращается» (из «Книги премудрости Соломона », глава 2).

Как выглядел Арцыбашев? Один из современников вспоминает, что писатель ничуть не походил на своего анархо-индивидуалистического героя Санина. «Арцыбашев только мечтал походить на своего героя Санина, но никогда не был им в жизни… Физически обиженный природой и вместе одаренный духовно, болезненно самолюбивый и несчастливый в личной жизни, он, вероятно, уже вследствие своих природных данных был всегда склонен к пессимизму…» (Скиталец. Река забвенья).

Арцыбашев был мрачен и молчалив, любил сидеть в одиночестве в ресторане «Вена». Несколько глуховатый, он прикладывал ладонь к уху, чтобы слышать. Наблюдая за пировавшими вокруг него собратьями, он сам не увлекался ни вином, ни обильной едой… Словом, Арцыбашев не был «человеком экстремы», как многие пытались его определить, напротив, он был человеком мягким и имел ум рассудительный и логический.

До лета 1923 года Арцыбашев жил в Москве. Определившись с польским гражданством, эмигрировал и поселился в Варшаве. После пятилетнего молчания в советской России, Арцыбашев буквально за три месяца заставил всю читающую эмиграцию забыть о его полускандальной репутации специалиста по проблемам пола. Он стал одним из ведущих публицистов русского Зарубежья, идеологом «непримиримости» и антибольшевистского «активизма».

Регулярно появляющиеся на страницах газеты «За свободу!» его статьи из цикла «Записки писателя» имели громадный успех. Когда Арцыбашев умер, то его могила на Вольском православном кладбище в Варшаве «стала святым местом русской эмиграции и алтарем, на котором они произносят клятву продолжать борьбу» (Марк Алданов).