Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

Спустя пять лет Смоленский напишет строки, посвященные Ходасевичу:

Классическая лира Владислава Ходасевича.

Что значит для поэта – потерять голос? Катастрофа. Так потерял голос один из звонких поэтов, наш современник Андрей Вознесенский. Такая беда случилась и с Владимиром Смоленским.

15 апреля 1960 года Юрий Терапиано сообщает Маркову: «Смоленский, как я слышал, еще не говорит, но ему вставили серебряную трубку (как в свое время о. Сергию Булгакову, который мог кое-как после этого говорить)…»

Из письма от 3 ноября 1960 года: «…летом покончил с собой Ю. Одарченко. В. Смоленский сейчас находится в таком ужасном состоянии, что просто в отчаянье можно прийти – отказался от второй операции (понимаю его!) и пьет, но к тому же еще – пьет с надрывом, с ненавистью ко всем, всё и всех ругает. Это, конечно, от отчаянья. Но жаль, что так озлобился. А осудить его – язык не поворачивается: “а если б тебя самого?..”»

Параллельно в этом письме Терапиано сообщает о нездоровье Ирины Одоевцевой, но она пережила всех русских сочинителей в Париже. Ушла из жизни в возрасте 95 лет в Ленинграде – перебравшись с берегов Сены на берега Невы…

Еще одно письмо Терапиано, 3 октября 1961-го: «Смоленского питают искусственно, поддерживая какими-то впрыскиваниями, всё еще борется с болезнью. К нему давно уже никого не пускают, время от времени жена извещает друзей о нем. Какой мучительный конец – а поэт он талантливый, его стихи звучат…»

22 октября: «Смоленский еще жив».

8 ноября 1961 года – последний жизненный день Владимира Смоленского. Он умер на 61-м году. 24 ноября Терапиано сообщает своему адресату: «Очень расстроились мы с И.В. (Одоевцевой) по поводу смерти Смоленского. И в моей литературной жизни до войны, и в ее – после войны Смоленский занимал свое место».

В книге «Наедине», вышедшей задолго до кончины, Смоленский в предчувствии ее писал:

Поэты магическим образом предвидят свой конец. Помните «Сон» Лермонтова?

Владимир Смоленский точно знал, что не среди гор и не со свинцом в груди, а на смятой постели дома закончит дни от мучительной болезни…

Смертельно больного Смоленского навестила приехавшая из Америки Берберова. Смоленский не мог говорить и общался с помощью таблички, на которой писал короткие фразы: «Умираю… Теперь уже, наверное, скоро».

После смерти Смоленского остались жена, Таисия, и сын. Жена ходила за ним и день и ночь и понимала по его лицу его мысли и желания. После смерти Смоленского она издала его последнюю книгу стихов.

Русские поэты в Париже часто подпадают под определение «Парижская нота». Но нота у всех была разная: нео-акмеизм Ладинского, «под Пушкина» писал Пиотровский, у Смоленского находили «смесь Блока с Вертинским», и т. д. Но следует сказать, что трудные условия эмигрантской жизни не дали практически никому раскрыться и развиться в нечто цельное и самостоятельное.

В статье «Поэзия и поэты» (1950) Георгий Иванов отмечал: «В среде старой эмиграции новые таланты появляются все реже и реже. Да и откуда им взяться? Уже задолго до войны эмигрантская поэзия «стабилизировалась»: на приток новых махнули рукой, стараясь сберечь то, что есть, и довольствуясь этим…».

И тот же Георгий Иванов заметил стихи Смоленского и даже посчитал его «новой восходящей звездой».

«Главным в жизни Смоленского, – вспоминал позднее Терапиано, – были стихи, точнее, та стихия, которая вдруг в нем начинала звучать и возносить его… Здесь и метафизика, и смерть, и любовь, и напряженная воля к жизни».

При жизни Смоленского Терапиано отмечал, что «широкая публика не понимает» Георгия Иванова, а любит Смоленского за его мелодекламацию с надрывом, именно так Смоленский читал свои стихи, выступая перед аудиторией.

Критика разделилась на два лагеря: одна часть хвалила Смоленского, находя в нем и чистую лирику, и много оригинального. А другая часть отмечала: «Нет, это не настоящие слова, не настоящее волнение, не настоящие стихи – это только поэтическая фальсификация» (так, в частности, написано в «Русских записках» 1938 года). Некоторые критики видели в творчестве Смоленского влияние Блока («Простишь ли мне мои метели, / мой бред, поэзию и мрак?»), находя в стихах Смоленского много бреда и мрака.

Проницательный поэт и русский парижанин Кирилл Померанцев в статье «Оправдание поражения», посвященной творчеству Георгия Иванова, Владимира Смоленского и Юрия Одарченко, отмечает, что Смоленский – самый «лермонтовский» из всех эмигрантских поэтов. Что у Смоленского, как правило, два содержания – одно смысловое, другое музыкальное, как у Михаила Юрьевича. Нет в стихах неизменного Демона, но обязательно присутствует Бог, ангелы, небеса, звезды, иной мир и прочий космизм. И непременно – «и скушно, и грустно». Неуютно и одиноко. И поэтому -

Разве не лермонтовский мотив?..

Господи, – воскликнет читатель, – как всё беспросветно и мрачно. А можно ли повеселее, про любовь, например? Пожалуйста. Вот коротенькое стихотворение Смоленского, «веселенькое», но полное какого-то скрытого смысла: