Владимир Алпатов - Языкознание: От Аристотеля до компьютерной лингвистики

Другой признак — единичность или множественность говорящих и слушающих. Разумеется, реальный говорящий при устном общении бывает один (исключая особые ситуации вроде пения хором), но на письме возможны коллективные сочинения, а устный текст (как и письменный) может предполагать наличие анонимного коллектива, от имени которого он распространяется. Сложнее ситуация со слушающими, число которых может варьироваться от одного человека до всего человечества.

Два эти признака, по-видимому, не следует считать абсолютно независимыми: ситуация, при которой одна сторона только говорит или пишет, другая сторона только слушает или читает, в принципе предполагает множественность, точнее, неопределенное количество слушающих или читающих. Могут быть, конечно, исключения вроде случая, когда просят пройти из очереди «следующего», однако подобный речевой акт уже занимает промежуточное положение: ответная реплика возможна и здесь. Взаимный же речевой акт, разумеется, не требует, чтобы собеседников было всегда двое; однако их количество должно быть сравнительно невелико и их состав точно определен.

В зависимости от типа общения могут употребляться или менять значение те или иные слова и формы языка. Например, в русском языке местоимение ты и соответствующие глагольные формы употребляются только по отношению к младшим, подчиненным или близким людям. Можно считать, что соответствующие компоненты составляют часть их значения. Но при массовом типе общения эти компоненты исчезают, как это происходят в плакатных высказываниях типа Не уверен — не обгоняй или Гаси (окурок). Однако при квазииндивидуальном типе общения происходит иное: телекомментатор к взрослому зрителю будет обращаться на вы .

Есть языки, где такого рода различия более очевидны, чем в русском языке. Это, например, японский язык, в котором развита система так называемых форм вежливости (термин, общепринятый в японистике, но точнее их называть формами этикета). Здесь в глаголах, прилагательных и связках противопоставляются формы вежливости и невежливости по отношению к собеседнику (собеседникам): ёмимасу «читаю, читаешь, читает…» (вежливо), ёму (тот же перевод, но невежливо).

Однако таким образом формы противопоставлены лишь при наличии определенного собеседника или собеседников. При квазииндивидуальном общении почти всегда используются вежливые формы (для глагола с суффиксом - мас- ). Например, в большинстве японских газет эти вежливые формы стандартны, если предполагается какой-то ограниченный некоторыми рамками круг читателей: колонки для садоводов, рыболовов, специальные женские страницы и пр. Здесь говорящий обращается как бы к каждому собеседнику лично и относится к нему с этикетным уважением. А в случае обращения к совсем неизвестному читателю есть только невежливые формы, которые здесь не имеют собственно невежливого значения и употребляются потому, что пишущий вообще не ориентируется на собеседника (играет роль, видимо, и формальная простота невежливых форм, имеющих, кроме связки, нулевой показатель). Орган японской компартии газета «Акахата» все материалы печатает с использованием вежливых форм: авторы, разумеется не зная всех собеседников, обращаются к ним как к единомышленникам. В других же газетах при обращении к «читателю вообще» используются простые формы глаголов и прилагательных и соответствующая связка. То же происходит и с повелительными формами глагола, как и в русском языке.

Каждый акт речи представляет собой, по выражению английского египтолога и теоретика языка сэра Алана Гардинера (1879–1963), «драму в миниатюре», персонажами которой являются говорящий, слушающий, система языка, которой оба они владеют, и содержание речи. Роли и интересы говорящего и слушающего различны. Говорящий исходит из смысла и создает текст, а слушающий, воспринимая текст, извлекает из него смысл. Выше уже говорилось, что привычный для нас тип грамматики моделирует деятельность слушающего, тогда как грамматики какого-либо языка, ориентированной на деятельность говорящего и называемой иногда активной грамматикой (термин Щербы), в сколько-нибудь полном виде до сих пор нет, если не считать созданных до нашей эры древнеиндийских грамматик Панини и его последователей.

О противоречиях между потребностями говорящего и слушающего писали многие, в том числе И. А. Бодуэн де Куртенэ и его ученик Поливанов. Последний указывал: «Для достижения цели говорения (т.е. коммуникации): мы говорим настолько громко и настолько внятно, чтобы быть услышанными и понятыми, но обычно — не слишком громче и не слишком явственнее, чем это нужно». «Стремление уменьшить (сэкономить) расход трудовой энергии — это общая черта для всевозможнейших видов продуктивно-трудовой деятельности человечества. В виде общего признака (для всесторонних разновидностей продуктивного и имеющего определенную цель труда ) можно установить и границы такой экономии энергии: экономия трудовой энергии склонна осуществляться (и фактически осуществляется) именно лишь до тех пор, пока сокращение энергии не угрожает бесплодностью всего данного трудового процесса (т.е. недостижением той цели, для которой данный труд вообще предпринимается). Напр., в процессе письма от руки пишущие естественно (именно в силу вышеуказанной тенденции к экономии трудовой энергии) упрощают начертание отдельных букв, сокращают число черт, а в связи с этим и число мускульных движений руки, нужных для данных словонаписаний, но все это делается лишь в позволительных пределах, т.е. постольку, поскольку почерк остается все-таки читаемым . То же самое и с устной речью». Поливанов указывал на то, что в случае приветствия на ходу мы не произносим здравствуйте , а сокращаем это слово до двух-трех звуков. Название месяца, имевшее в латыни вид augustus , во французском языке сократилось до одного звука у (графически aoȗt ). Излишний расход сил невыгоден говорящему, но если он недостаточен, это становится невыгодно для слушающего. В случае приветствия слово восстановится, исходя из ситуации, но не всегда это бывает возможно.

После Поливанова этот вопрос в 1950-е гг. рассматривал Якобсон. Он писал, используя терминологию теории информации: «Две точки зрения — кодирующего и декодирующего, или, другими словами, роль отправителя и роль получателя сообщений должны быть совершенно отчетливо разграничены. Разумеется, это утверждение — банальность; однако именно о банальностях часто забывают. А между тем оба участника акта речевой коммуникации подходят к тексту совершенно по-разному». Например, проблема синонимии существенна для говорящего, который среди синонимов должен выбрать наиболее подходящий. Слушающему же подбирать синонимы воспринимаемого слова не нужно. Проблема омонимии, наоборот, важна только для слушающего, который должен эту омонимию снять. «Для воспринимающего речь характерен неосознанный статистический подход»: пониманию текста и снятию омонимии способствуют вероятностные характеристики, несущественные для говорящего. Для лингвиста важны оба пути, но недопустимо их смешение. В связи с этим Якобсон вспоминал методологический принцип дополнительности, сформулированный крупнейшим физиком ХХ в. Нильсом Бором (с которым они вели совместный семинар по вопросам взаимодействия наук в Массачусетском технологическом институте»).