Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Как и здание управления Одесской Железной дороги, здание 5-й гимназии, хотя и имеет номер по Пантелеймоновской, но фасадом выходит на другую улицу – в данном случае Гимназическую. Более того, Гимназическая так названа именно потому, что начинается с этого шикарного здания. Впрочем, это мы уже рассказывали во второй книге, ведь нынче в здании – Главный корпус Одесского государственного аграрного университета. «Блеснув эрудицией», добавим, что Гимназической называлась некоторое время наша центральная – Дерибасовская [237]– улица. Было это, правда, в самом начале истории города – с июня 1811-го по апрель 1812-го года.

В гимназии учились Чуковский, Жаботинский, братья Катаевы и Борис Житков. О нём сходу вспомнят только при прочтении стихотворения Маршака «Почта». Именно в поисках неугомонного Житкова письмо объезжает Земной шар. Помните, в начале:

Потом (уже в Лондоне)

И в конце (снова в Ленинграде) – практически happy end:

Тут мы не удержимся и снова припомним байку про Евгения Петрова – на основе которой даже снят фильм с Кевином Спейси «Конверт». Герой фильма (в оригинальной легенде – Евгений Петров) отсылает письма на выдуманные адреса, чтобы получить письмо назад с почтовой маркой экзотической страны. И вдруг однажды приходит ответ. Из него следует, что в то время, когда Петров лежал в одесской больнице с воспалением лёгких без сознания, он же был в гостях у адресата письма в Австралии… Тем, кто не знаком с историей, советуем потратить 15 минут на этот короткометражный фильм [238]. История имеет один «минус» – Евгений Петров не знал английского языка – и одно объяснение – те, кто в 1930-е годы читали письма за границу, в мягкой манере разъяснили заслуженному журналисту и писателю, что так шутить не нужно…

Житков подружился с Чуковским еще в гимназии. Его отец преподавал математику в Новгородском учительском институте (в Великом Новгороде Житков и родился), поэтому – в отличие от Чуковского – гимназию он закончил и поступил в Новороссийский университет. После окончания естественного отделения Житков перепробовал – и успешно – массу профессий, что говорит о высоком качестве образования и отсутствии узкоспециализированной подготовки. Вообще в нынешнем бурнопеременчивом мире трудно рассчитывать всю жизнь проработать в одной профессии. Поэтому куда надёжнее получить подготовку пусть и не очень глубокую, зато широкую, и уже потом на её основе осваивать подробности конкретных видов деятельности.

За пять лет Житков был штурманом, ихтиологом, преподавателем физики и черчения, руководителем технического училища, путешественником. С 1911-го по 1916-й учился на кораблестроительном факультете Петербуржского политеха. С 1917-го года работает инженером в Одесском порту, в 1923-м переезжает в Петроград [239].

Ленинград был тогда центром детской литературы. В нём жили и работали главные лидеры направления – Маршак и Чуковский, величайший популяризатор науки Яков Исидорович Перельман (1882–12–04 – 1942–03–16) [240], работал Дом занимательной науки, издавались десятки журналов для детей. Житков сотрудничал в основных детских журналах, путешествовал, работал корреспондентом в Дании и писал-писал-писал. Только с 1924 по 1937 году вышло 12 сборников писателя. Смерть в 1938-м не остановила этот поток – как случается, если в писателе больше пробивного таланта, чем литературного. Житкова издают регулярно до сих пор. Неудачно получилось, увы, с главным произведением – романом о революции 1905-го года «Виктор Вавич». Его подготовили к изданию в ноябре 1941-го, но Фадеев несколькими точными фразами пустил тираж под нож. Он написал [241]:

Эта книга, написанная очень талантливым человеком, изобилующая рядом прекрасных психологических наблюдений и картин предреволюционного быта, страдает двумя крупнейшими недостатками, которые мешают ей увидеть свет, особенно в наши дни:

Её основной персонаж, Виктор Вавич, жизнеописание которого сильно окрашивает всю книгу, – глупый карьерист и жалкая и страшная душонка, а это, в соединении с описанием полицейских управлений, охранки, предательства, делает всю книгу очень не импонирующей переживаемым нами событиям. Такая книга просто не полезна в наши дни.

У автора нет ясной позиции в отношении к партиям дореволюционного подполья. Социал-демократии он не понимает, эсерствующих и анархиствующих – идеализирует.

Один экземпляр попал в главную библиотеку страны, другой сохранила (выкрала) Лидия Корнеевна Чуковская. Роман в итоге опубликовали даже не в Перестройку, а только в 1999-м. Книга, по словам Андрея Георгиевича Битова способная занять место между «Тихим Доном и «Доктором Живаго», книга, которую сам Борис Леонидович Пастернак – автор поэм «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт» и «нобеленосного» романа «Доктор Живаго» – называл лучшим, что написано про 1905-й год, осталась известной только специалистам. Как сказал по этому поводу Андрей Битов – « Кроме текстов нужна ещё и судьба ». Судьба сначала улыбнулась Житкову: он познакомился с Чуковским и тот уговорил его писать. Потом была к нему благосклонна: он занимался интересными делами, много путешествовал и много писал. Потом было совсем грустно: он умер от рака лёгких в 56 лет, и главная его книга выпала из контекста. Но у нас есть возможность её прочесть и оценить.

Теперь мы идём к дому, где жил Хаим Нахман Ицхок-Йосефович (в русской версии – Хаим Иосифович) Бялик. Те, кто знает, о ком пойдёт речь, могут упрекнуть нас в непоследовательности: ведь мы не решились рассказать о Пушкине в Одессе, хотя несколько раз и упоминаем его – а для ивритской поэзии и культуры Израиля в целом Бялик значит не меньше, чем Александр Сергеевич для культуры русской. Надеемся, читатели не обвинят нас в кощунстве [242], если мы заметим, что его роль может быть и больше пушкинской. Пушкин создал современный литературный русский язык на основе живого языка, описывающего различные стороны жизни – Бялик использовал язык, на котором две тысячи лет говорили только с Б-гом и о Б-ге [243]. Благодаря поэзии и переводам Бялика иврит стал описывать современный мир во всём его многообразии. Для возрождённого иврита хрестоматийная фраза Маяковского «у народа, у языкотворца» не работает. Можно назвать буквально несколько человек, вновь сделавших этот язык живым и современным. И Хаим Нахман Бялик – среди них.