Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Переводы Жаботинского, конечно, лучшие. Во-первых, он переводил с иврита напрямую, а не с использованием подстрочника и фонетических схем. Во-вторых, он сам был грандиозный писатель, друг Бялика и близкий по убеждениям человек (по крайней мере до 17-го Сионистского конгресса, то есть до 1931-го года).

Примерный механизм перевода с незнакомого языка и впечатление от поэзии Бялика описал Ходасевич в уже процитированном некрологе (хотя сам перевёл только одно стихотворение: « не потому, что мало ценил его, а наоборот, потому что ценил очень высоко и был вынужден его уступать другим »): « Не зная древнееврейского языка, я, подобно другим, был знаком с Бяликом по переводам. Однако позволю себе сказать, что моё знакомство с ним было несколько более близким, нежели у людей, поставленных в такие же условия. Дело в том, что, помимо готовых стихотворных переводов из Бялика, мне посчастливилось видеть много прозаических, сделанных подстрочно, слово за словом, даже с соблюдением грамматических конструкций, русскому языку совершенно чуждых. Мало того: переводы эти сопровождались русской транскрипцией подлинников, и таким образом я, следя одновременно за подстрочником и транскрипцией, получал возможность не только следить за строем поэтической речи Бялика, но и проникнуть в её звуковой состав. Грубый, двойной покров, сквозь который мне приходилось прощупывать черты подлинника, в действительности оказывался гораздо тоньше, чем покров стихотворных переводов, даже столь образцовых, как сделанные Жаботинским и Вяч. Ивановым. Я читал Бялика почти в подлиннике… При таком чтении я мог не только оценить силу, выразительность, меткость языка у Бялика (это – свойство всех больших поэтов), но и проникнуть хотя бы несколько более глубоко в тот дух поэзии, в ту её иррациональную сферу, где таятся её главные индивидуальные черты, всегда познаваемые только из подлинника ». И далее: « Совершенно особенное, как ни у одного из известных мне поэтов, восприятие времени – вот, на мой взгляд, самая своеобразная черта в Бялике-поэте. Восприятие необыкновенно чувственное, конкретное и, в то же время, как бы ежесекундно преодолеваемое. Прошедшее и будущее у Бялика обращены друг на друга, подобно двум зеркалам. Перспектива будущего образуется из перспективы в нём отражённого прошлого – и наоборот: перспектива прошлого уже заключает в себе перспективу будущего. Вместе с тем для каждого отдельного отражения, в правой или левой перспективе может быть определено его порядковое место, по отношению ко всем предшествующим и последующим. … наглядной иллюстрацией здесь может служить поэма «Мертвецы пустыни». … Аллегорический смысл поэмы очевиден: в ней дано прославление вечно живущей стихии еврейства, в каждый миг повергаемого и восстающего, умирающего и воскресающего. Но надо было обладать особенным, бяликовским, ощущением времени, чтобы эту отвлечённо-аллегорическую картину превратить в конкретно-символическую, придать ей совершенную убедительность и реальность ».

Нам очень трудно прервать цитирование статьи Ходасевич. Она написана высоким стилем, просто не выживающим в нынешнем суетливом мире, где большая часть информации подаётся краткими фразами в стиле сообщений твитера. Конечно, повторим вслед за Чеховым: «Краткость – сестра таланта» – но всё же не мать и не отец его.

Благодаря выдающимся переводчикам Бялик стал практически единственным ивритским поэтом, с чьим творчеством была до революции знакома русскоязычная читающая публика. Зато и уважение к нему было безграничным. В 1916-м, когда отмечалось 25-летие творческой деятельности Бялика, среди поздравительных телеграмм было стихотворение, посвящённое ему Буниным (оно – забавная ошибка литературоведов – в течение многих лет считалось бунинским переводом из Бялика). Приводим полный текст:

От литературоведческих цитат обратимся к фактам биографии Хаима Иосифовича. Главная её особенность – он родился вовремя. Это, конечно, можно сказать о любом значительном деятеле в технической либо политической сфере. Очевидно, что Билл Гейтс не смог бы разрабатывать программное обеспечение для компьютеров, живи он в XIX веке, а Владимир Ильич Ульянов не основал бы государство рабочих и крестьян (официальная версия), проживи он всю жизнь в средневековой Испании. С литераторами, вроде, не так очевидно. Тем не менее, появление национального поэта – а таким, безусловно, был Хаим Нахман Бялик – возможно в момент формирования самой нации. Как сказано академическим языком: « Бялик принадлежит к тем немногочисленным избранникам в каждой национальной литературе, которые знаменуют переломную эпоху, и вместе с тем олицетворяет в себе жизненную силу первоисточников, живую историческую память. Он – единственный поэт 20 в., чьи произведения сформировали духовный облик целого поколения еврейства в России, Восточной Европе и Израиле » [257]

Итак, краткая биография. Родился 1873–01–21 (по юлианскому календарю – 1873–01–09) в семье лесника. Когда будущему поэту исполняется семь лет, отец умирает [258]. Яркие детские впечатления жизни на природе, её красоты отражаются в стихотворениях на протяжении всей жизни. После смерти отца Хаим Нахман десять лет живёт у деда, где читает запоем – главным образом религиозную и кабалистическую литературу. С 13 лет – еврейское совершеннолетие – изучает священные книги в специально предназначенном месте – бет-мидраше [259]. Продолжает образование в Волошинской иешиве. Это было удивительно – хасид в литовской иешиве [260]. Он выдержал шестичасовой экзамен двух суровых раввинов и был принят. К его разочарованию, в этом высшем религиозном заведении общие предметы не преподавали. Бялик продолжил самообразование, чему очень помогала просто-таки фотографическая память.

Первой прочитанной им книгой на русском языке были стихи Семёна Григорьевича Фруга – русско-еврейского поэта. Как удачно, что тот жил в Одессе, так что мы о нём расскажем в рамках нашей экскурсии чуть позже.

Публицистический дебют Хаима Бялика – статья 1891-го года «Идея колонизации» в газете «Ха-мелиц», издававшейся в Санкт-Петербурге – не очень замечен: молодой автор по обрывочным сведениям, доходившим в Волошинскую иешиву (её руководство не поощряло чтение газет и вообще нерелигиозной литературы), пытался синтезировать несколько идей, связанных с путями возрождения еврейского национального духа. Бялик попал в положение Остапа Бендера на Черноморской кинофабрике, где, как известно, «немого кино уже не было, а звукового ещё не было». Политического сионизма, связанного с упоминавшимся Теодором Герцлем, ещё не было, а практическая колонизация Палестины на деньги барона Ротшильда и движения Ховевей Цион ( см. гл. 5) шла в это время менее активно, чем несколькими годами ранее.