Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

В Палестину Бялик с женой прибыли поездом из Александрии 1924–03–26. Толпы народа встречали «самое драгоценное приобретение» еврейского населения Палестины. Из поезда его вынесли на руках…

Бялик начинает строить дом на улице Бялика (что мы уже рассказывали), возвращается в Берлин, чтобы закрыть издательство «Мория» и перевести издательство «Двир» в Тель-Авив. На еврейский праздник «Симхат-Тора» [276]осенью 1925-го года он устраивает грандиозное новоселье в достроенном доме. Бялик становится центром духовной жизни молодого Тель-Авива. С ним советуются во всём, просят улаживать конфликты, он причастен ко всему, что творится вокруг. Но финансовые дела издательства идут не очень хорошо, и Бялик отправляется в турне в СГА. Миссия проходит неудачно – у американских евреев были свои заботы, и проблемы сионистских колонистов представлялись им далёкими [277]. Но была и польза: в этой поездке и в поездках по Европе Бялик продолжает подвижническую деятельность по отысканию рукописей еврейских средневековых поэтов с целью переиздания их стихов.

Бялик – как член Комитета языка иврит – много занимался находящимся в самом разгаре процессом превращения «мёртвого» языка в «живой». Сам он был, по общему мнению, великим знатоком иврита как по объёму словаря, так и по ощущению оттенков значений. Богатство, точность и гибкость языка Бялика поражали читателей и простых жителей Тель-Авива. Поэтому у Бялика спрашивали, как называется то или иное животное, тот или иной цветок, какое имя на иврите дать ребёнку и что написать на вывеске магазинчика.

Благодаря такому глубокому знанию языка Бялик не считал нужным заниматься словотворчеством, как «отец современного иврита» Элиэзер Бен-Йехуда (Лейзер-Ицхок Перельман), и даже считал изобретённые Элиэзером слова химерическими образованиями. Бялик считал, что достаточно раскрыть все смыслы, которыми они обладали в древности, и нагрузить их новыми современными смыслами: « надо только обнажить, раскрыть сокровенное в тайниках ». На наш взгляд, правы оказались оба – всё же без словотворчества невозможно описать всё то новое, что появилось в жизни за 2000 лет. Даже во вполне живых языках регулярно появляются новые слова – иной раз довольно прикольные (кстати, последнее слово – новое).

В Тель-Авиве Бялик занимался также проблемой перевода религиозного наследия, бесконечно ценимого им, в светскую культуру. Отказ от классического религиозного празднования субботы привёл к весьма недостойному поведению молодёжи в Тель-Авиве в этот день. Вместо бесцельного шатания по городу и беспричинных драк, с лёгкой руки Бялика начались культурные мероприятия, постепенно вовлекшие сотни людей. Успех дела, подкреплённый авторитетом и эрудицией Бялика (он сам часто выступал на этих «посиделках» – в основном экспромтом, но всегда блестяще), был таков, что в итоге для этих собраний построили специальное здание на тысячу человек. Хорошо жить в молодой стране: можно заложить замечательные традиции, дающие прекрасные плоды.

60-летие Бялика в 1933-м году прошло несравненно скромнее, чем 50-летие. В Германии к власти уже пришли нацисты; начинало сбываться пророчество Бялика, ещё в 1929-м году прогнозировавшего большие проблемы европейского еврейства и призывавшего к отъезду. Так же точно он предсказал гибель идиша – свидетельство чему, в частности, то, что Исаака Башевис-Зингера сейчас переводят на русский не с идиша, а с английских переводов. Страшно признаться, но это сдвоенное пророчество: после гибели 6 миллионов [278]или, наверное, 90 % носителей языка, его вымирание стало вопросом недалёкого – в историческом масштабе – будущего.

К 60-летию Бялика муниципалитет Тель-Авива учредил премию его имени [279]. К юбилею начало выходить очередное собрание его сочинений.

В середине 1934-го года поэт с женой выезжают в Вену на операцию: камни в почках всё больше мучают, а консервативное лечение уже не помогает. Из поездки Бялик не вернулся…

Завершить наш рассказ хотим очередной цитатой, на этот раз из предисловия Владимира Жаботинского к сборнику Бялика – тому самому, что состоял в основном из переводов, выполненных самим Жаботинским, и только за 1911-й год выдержал три издания: « Различие между Бяликом и его предшественниками на поприще новейшей еврейской поэзии (назовём из них отца и сына Лейбензонов, И.-Л. Гордона, К. Шапиро, Мане) можно свести к двум моментам. Во-первых, оно обусловливается самой эпохой, выдвинувшей новые, более сложные переживания, новые, бесконечно более глубокие проблемы и задачи. Во-вторых – разница в размере, диапазоне и, главным образом, зрелости таланта. Некоторые из предшественников, особенно И.-Л. Гордон, отличались крупным поэтическим дарованием; но им слишком много приходилось творить заново – и потому до Бялика новоеврейской поэзии во многих отношениях недоставало печати мастера. Проповедь страдала дидактичностью, иногда впадала в тон прозаической полемики, художественные образы редко оставляли впечатление законченной выдержанности, фабулы были наивны, пафос лишён чувства меры, и несмотря на значительное совершенство формы, не всегда чувствовалась в ней теплая гибкость живого языка. Бялик первый дал новоеврейской поэзии то, что немцы называют Meisterschaft, поднял и утвердил её на качественном уровне европейских литератур – и заговорил на языке пророков так, словно бы со времен Деборы до наших дней где-то в неведомой земле непрерывно жила и развивалась еврейская речь в устах матерей и малюток, борцов и мужей совета, горемык и влюблённых. Он создал школу, которая уже выдвинула два – три имени, достойных с честью занять вторые места рядом с именем учителя » [280].

Как мы упоминали, первая книга, прочитанная Хаимом Нахманом Бяликом на русском языке – книга стихотворений Семёна Григорьевича Фруга. Вы уже должны привыкнуть, что в Одессе всё плотно: дом, где Фруг провёл последние годы жизни – за углом от дома Бялика. Идём к самому началу Малой Арнаутской, поворачиваем направо и останавливаемся у красивого четырёхэтажного дома по Белинского, № 12 – мы на месте. Буквально пара минут ходу.

Как и в случае с Бяликом, начнём с конца. Семён Григорьевич Фруг умер в Одессе 1916–09–22. Из дома, где мы сейчас стоим, его несли на руках на 2-е еврейское кладбище. Похоронная процессия состояла из 100 тысяч человек: каждый 5-й житель города, включая «стариков, женщин и детей» (вряд ли к процессии подключились солдаты гарнизона Одессы: в связи с Мировой войной их было примерно 100 тысяч). Пришлось перекрывать движение городского транспорта Разве что похороны генерал-губернатора Воронцова в ноябре 1856-го проходили с таким участием населения города. Но в том случае хоронили генерал-фельдмаршала, князя, наместника на Кавказе, и проч, и проч., и проч. А Фруг был «всего лишь» поэт и публицист.