Анатолий Вассерман - По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Кроме грандиозных похорон, у Михаила Семёновича Воронцова и Семёна Григорьевича Фруга была общей в известном смысле и посмертная судьба. Прах Воронцова чудом спасли из взорванного Преображенского собора, практически секретно захоронили на Слободском кладбище – подальше от центра и начальства – и торжественно перезахоронили во вновь отстроенном соборе уже в наше время [281]. У Фруга тоже всё было «в несколько стадий». Сначала мощное, почти кубическое надгробие из чёрного гранита во время оккупации Одессы вывезено в Румынию [282]Оттуда, правда, по решению румынской еврейской общины его переправили в Израиль, так что не вдающийся в детали посетитель мемориала, видя надгробие, может счесть, что Фруг похоронен в Тель-Авиве, как и Бялик. Детали обнаружения надгробия и его путь в Израиль можно изучить в статье «Два достоянья Семёна Фруга» [283]. Затем – при разрушении 2-го еврейского кладбища (в 1978-м году; акция не только варварская, но и бессмысленная, ибо так называемый «Артиллерийский парк», разбитый на его месте, никто не посещает) ряд ценных захоронений, включая захоронение Фруга, перенесли напротив – на 2-е Интернациональное кладбище (туда же перенесены захоронения расстрелянных белогвардейцами членов Иностранной коллегии [284]). На новой могиле (дурацкий, но точный термин) Фруга был установлен скромный памятник. Только к столетию со дня смерти – 2016–10–10 – ему открыт достойный монумент. Координатором проекта выступил уже упомянутый нами автор книги «Одесские песни с биографиями» почётный член Всемирного клуба одесситов Михаил Борисович Пойзнер. Спасибо, Михаил Борисович!

Вернёмся к интригующему и через сто лет после смерти вопросу: почему же проститься с Фругом пришла практически вся еврейская Одесса? Почему его смерть вызвала потрясение в еврейской среде России? Наверное, потому, что своими стихами и своей жизнью он отразил существенные надежды и черты жизни одесских евреев, да и евреев Российской империи в целом.

Человеческая память – очень сильный защитный механизм. Плохое забывается – и прошлое видится лучше, чем было на самом деле [285]. В перестроечные годы и лихие девяностые на этой основе появилось много публицистики и документального кино на тему «Россия, которую мы потеряли». Понятно, если бы «прекрасная, цветущая, феноменально быстро развивающаяся Россия» соответствовала красочным картинкам, старательно игнорирующим все неизбежные недостатки реальной жизни, вряд ли мы бы её потеряли так быстро: империя развалилась в три дня, и Николай II подписал отречение на станции Дно – символичнее не придумаешь. На примере жизни Семёна Григорьевича Фруга видно положение значительной части граждан страны: после такого сложно её называть только «прекрасной и цветущей».

Родился он в еврейской земледельческой колонии в Херсонской губернии (было и такое, что мы знаем на примере отца Троцкого). После еврейской начальной религиозной школы, обязательной для мальчиков (что обеспечивало высокий уровень грамотности еврейского населения), он в 13 лет поступает в русское училище. Поэтому и первая его подборка стихов, опубликованная в еврейском еженедельнике «Рассвет» в 1879-м году – на русском языке.

Спустя два года – первая попытка жить и работать по месту издания «Рассвета», то есть в Санкт-Петербурге. Проживание вне черты оседлости требовало значительных усилий по преодолению бюрократически-репрессивной машины, особенно усилившейся после успехов «товарищей по оружию» вышеупомянутого Халтурина, таки убивших императора Александра II. Его сын Александр III начал активно «замораживать» страну. В результате Фруг смог жить в столице по единственному основанию – в качестве «домашнего служителя» редактора «Рассвета» Марка Самойловича Варшавского. Вопрос вроде формальный – но решение унизительное.

В последующие годы к поэту приходит литературный успех. Он печатается как в еврейских, так и в ведущих российских изданиях («Вестник Европы», «Русское богатство», «Русская мысль»). В столице выходит несколько сборников его стихотворений; «Стихотворения» в 1885-м году, «Думы и песни» в 1887-м и «Стихотворения 1881–1889 гг.» в 1889-м. Его сравнивают с Надсоном и Апухтиным.

При этом материальное положение его остаётся плохим, а в 1891– году его и вовсе высылают из Санкт-Петербурга. Фруг жил в немецком посёлке Люстдорф («Весёлое село») под Одессой. Для возвращения в Петербург понадобились усилия Литературного фонда и поэта Константина Константиновича Случевского, имевшего придворный чин гофмейстера. Во второй петербургский период он продолжает регулярно писать стихи, но к этому прибавляется «подёнщина» в виде еженедельных фельетонов в «Петербургском листке» и «Петербургской газете».

В 1909-м Фруг переезжает в Одессу, где становится председателем Одесского отделения еврейского литературного общества, переводит на русский язык упомянутый нами сборник Бялика и Равницкого «Агада», но также вынужден зарабатывать на жизнь чтением своих стихов в поездках по городам и местечкам черты оседлости. Смерть в 55 лет – закономерный, увы, итог нужды, болезней и бед, сопровождавших Семёна Фруга всю жизнь. Но, конечно, не это объясняет столь уникальные похороны.

Поэт смог выразить прежде всего проблемы, мучившие его соплеменников: рост национального сознания на фоне «эпохи погромов» и чувство внутренней раздвоенности из-за неразрывности связи с Россией:

Сравните со стихотворением Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку», написанным тоже в сорокалетнем возрасте. Похоже, не случайно мужчинам не советуют пышно праздновать 40-летие: что-то печально-переломное происходит с ними в этот юбилей.

Но главное – в его стихах на русском языке мощно звучали речи библейских судей и пророков Самуила, Исайи, Иеремии, Амоса. Бесправному и беспомощному еврейству «черты оседлости» как воздух нужны были эти напоминания о величественном мудром и героическом прошлом, что давало надежду на возрождение в будущем.

Эту мысль подытожил, естественно Бялик, чьими словами мы и завершим эту часть нашей экскурсии: « Читая Фруга даже на чуждом мне языке, я чувствовал в нём родную душу, душу еврея, я обонял запах Библии и пророков… Для меня Фруг писал не по-русски. Читая его русские стихи, я не замечал русского языка. Я чувствовал в каждом слове язык предков, язык Библии… » [288]