Виталий Ситников - Как написать сочинение. Для подготовки к ЕГЭ

Сюжет и композиция были угаданы Пушкиным, который, по свидетельству Гоголя, «находил, что сюжет «Мертвых душ» хорош… тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров».

Главный сюжетный мотив поэмы звучит анекдотично: покупка мертвых душ. Но невероятное прочно соединено с реальным: читателю чаще всего и не приходит в голову мысль, что покупка мертвых душ невозможна. Павел Иванович Чичиков олицетворяет собой нечто новое, пугающее его собеседников своей необычайностью, но вовсе не невозможное с их точки зрения. Проект Чичикова не так уж фантастичен с точки зрения помещичьей психологии. Крепостная патриархальная дикость – благодатная почва для прожектерской «негоции» Павла Ивановича, новоявленного российского буржуа.

Гоголь постоянно открывает в галерее помещиков черты, объединяющие их с главным персонажем. Казалось бы, что общего между деловым Чичиковым и пародийно-праздным Маниловым? «Маниловщина» – самостоятельная тема в «Мертвых душах». Образ человека «…так себе, ни то ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан» – классический образ социального тунеядства и бесхарактерности.

Однако автор находит психологический «мост» между внутренними мирами Чичикова и Манилова. Дело не только в их одинаковой «приятности» обращения. Страсть к прожектерству – вот что роднит их. Пустопорожнее пассивное мечтательство сходится с мечтательством, опирающимся как будто бы на деловой проект. Манилов – равнодушный помещик. Имение, хозяйство и все крестьяне отданы под управление приказчика, главной страстью которого являются перины и пуховики. И ничего не известно Манилову о бедных крестьянах, и сколько их умерло – тоже «совсем неизвестно».

Ноздрев – бесшабашная натура, игрок, кутила. Для Ноздрева любая купля-продажа не имела никаких нравственных преград, как и все его жизненные поступки. Поэтому его не может удивить чичиковская идея – она близка его авантюрной натуре. Не удивительно, что Чичиков менее всего сомневается в успехе деловых переговоров именно с Ноздревым.

Единство воссоздания мира характеров не разрушается и образом Плюшкина. Величайший художественный тип, Плюшкин – олицетворение скряжничества и духовного распада. Читатель может проследить, как неглупый и непраздный человек превратился в «прореху на человечестве». Истинно мертвая душа, Плюшкин и распространяет вокруг себя смерть: распад хозяйства, медленное умирание забитых «заплатанным» барином голодных крестьян, живущих в строениях, где «особенная ветхость», где крыши «сквозили как решето». Чичиков сразу приступает к коммерческим переговорам с хозяином. Общий язык находится быстро. Только одно заботит «заплатанного» барина: как бы при совершении купчей крепости не понести убытки. Успокоенный заявлением Чичикова о готовности взять на себя издержки по купчей, Плюшкин сразу же заключает, что его гость совершенно глуп. Два участника сделки – духовные братья, несмотря на скаредность одного и мнимую щедрость другого.

Единство Чичикова с галереей помещичьих образов выражено в еще одной особенности повествования – в портретной стилистике центрального образа. Мимикрия – наиболее точное слово, которым можно охарактеризовать внешний и внутренний облик Павла Ивановича. Присмотревшись к сценам встреч Чичикова с помещиками, замечаешь, как он почти копирует внешние манеры своих собеседников.

Этот художественный прием демонстративен, и встречу у Коробочки Гоголь сопровождает прямым комментарием относительно того, как в России человек по-разному разговаривает с владельцами двухсот, трехсот, пятисот душ: «… хоть всходи до миллиона, все найдутся оттенки». С Коробочкой Чичиков, сохраняя некоторую ласковость, обращается уже без особых церемоний, и грубоватому лексикону хозяйки здесь созвучен совсем не артистический стиль гостя.

Облик Собакевича, олицетворяющий в глазах «негоцианта» некую дубовую прочность, основательность помещичьего бытия, сразу же побуждает Павла Ивановича повести разговор о мертвых душах как можно обстоятельнее: «… начал как-то очень отдаленно, коснулся вообще всего русского государства и отозвался с большой похвалою об его пространстве, сказал, что даже самая древняя римская монархия не была так велика…» Стиль угадан, и торг идет успешно.

Чичиковская мимикрия демонстрирует единство главного персонажа с внутренним миром встретившихся ему людей – и в бесчеловечности принципов их поведения, и в общности их конечных социально-нравственных идеалов. Это единство продолжается и в «городской» теме «Мертвых душ». Город здесь связан с помещичьими усадьбами не только сюжетно (Чичиков приехал оформлять покупки мертвых душ), но и внутренне, психологически, он – часть того же образа жизни, ненавидимого Гоголем и с поразительной рельефностью им воспроизведенного.

Сатирический эффект повествования начинает приобретать большую остроту, новый политический оттенок. Уже не одна усадьба, а целый губернский город во власти «прорех на человечестве». Голод, болезни, пьяные драки, неурожай и разбитые мостовые, а губернатор… вышивает по тюлю.

Получает развитие тема страха: он имеет конкретные, физические последствия – переполох в городе, вызванный назначением нового начальства и слухами о таинственном чичиковском предприятии, приводит к неожиданной смерти прокурора. Комический оттенок в ее описании мотивирован авторской характеристикой полной бессмысленности жизни прокурора: «О чем покойник спрашивал, зачем он умер, или зачем жил, – об этом один бог ведает».

В повести о капитане Копейкине прямо выражена мысль об «управляющей» роли столицы в создании атмосферы страха, обстановки беззакония и бесчеловечности. Поэтому цензура запретила публикацию этих страниц. Для понимания социальной позиции Гоголя важно то, что писатель очень активно стремился сохранить в тексте книги эту повесть, не имеющую прямого отношения к сюжету. Измученный бедствиями, голодом, возмущенный равнодушием начальства, инвалид – герой Отечественной войны 1812 года, капитан Копейкин становится атаманом «шайки разбойников», действующей в рязанских лесах. И Гоголь еще добавляет, что вся эта деятельность взбунтовавшегося офицера достойна специального большого рассказа: «… тут-то и начинается, можно сказать, нить, завязка романа». История капитана Копейкина делает еще грандиознее и без того колоссальную художественную мысль в «Мертвых душах», охватившую «всю Русь».

Но есть и еще одна сторона содержания поэмы. Предпринимательство «нового» человека, Чичикова, анекдотичность помещичьей жизни, мертвый губернский город, несмотря на существование в нем «дам приятных во всех отношениях», бессердечность в столице, бунт Копейкина – все освещено светлой мыслью о великом предназначении России. Герцен говорил, что за мертвыми душами видны «души живые». Это надо понимать широко. Разумеется, и бегло упоминаемые умершие крестьяне, талантливые русские люди-труженики, и сам образ автора с его печальным и горьким смехом и сатирическим гневом – «живая душа» удивительной книги.