Умберто Эко - Сказать почти то же самое. Опыты о переводе

Я подчеркнул, что эти псевдопереводы не производят на читателя того же воздействия, что и оригинальный текст. Я сомневаюсь, что при чтении моих переформулировок сцены из «Гамлета» возникают те же сильные эмоции, что охватывают нас при восприятии эффектной сцены, в которой Гамлет пронзает Полония шпагой. Почему же так – если учесть, что эти примеры переформулировки стремятся передать то же самое содержание? Каков должен быть тот дополнительный эффект, вызвать который они не могут?

Почему нам показалось допустимым перевести слова how now! a rat? – как come! un topo? («как! мышь?»), тогда как другое определение – один из разнообразных видов млекопитающих грызунов из семейства мышиных, принадлежащих к роду Rattus, с длинным хвостом, от 15 до 30 сантиметров величиной – мы сочли смешным?

В следующей главе я вернусь к рассмотрению этой проблемы, относящейся к субстанции выражения, а не к содержанию. А теперь я хотел бы еще четче выявить различие между переформулировкой и переводом.

Следуя Дж. Лепшки (Lepschky 1981: 456–457), посмотрим, как можно перевести английскую фразу His friend could not see the window. Лепшки отмечает, что возможны двадцать четыре различных итальянских перевода этой простой фразы. Все они представляют собою те или иные комбинации ряда выборов, а именно: (1) какого пола friend – мужского или женского (т. е. «друг» это или «подруга»); (2) как понимать глагол could not – как прошедшее время совершенного или несовершенного вида (т. е. «не мог» или «не смог»); (3) как понимать слово window – как «окно», напр., дома; как «окно» поезда или как «окошко», напр., в банке. Лепшки сам первым признает, что эти двадцать четыре варианта перевода существуют лишь в абстракции, поскольку в пределах того или иного контекста уместен будет лишь один из них. Но тогда налицо три проблемы, весьма отличные друг от друга:

(1) Эти двадцать четыре возможных варианта существуют лишь как потенциал лингвистической системы (и в этом смысле хороший словарь должен, к примеру, регистрировать все возможные смыслы, то есть все возможные интерпретанты слова window).

(2) Напротив, встретившись с текстом, содержащим эту фразу, читатель (я имею в виду и англоязычного читателя) должен будет, исходя из контекста, решить, какова та история, к которой отсылает эта фраза. Например:

(a) есть некий X, мужского пола; есть некая Y, женского пола; Y – подруга X; в некий определенный момент прошлого Y не смогла увидеть окно (на которое X указал ей на улице);

(b) есть некий X, мужского пола; есть некий Y, мужского пола; Y – друг X; входя в банк, Y никогда не мог разглядеть окошко (где ему нужно было получить известную сумму);

(c) есть некий X, мужского пола; есть некая Y, женского пола; Y – подруга X; в некий определенный момент прошлого Y не смогла увидеть окно (поезда) и так далее.

(3) Поэтому, чтобы перевести данную фразу, нужно сначала осуществить операцию (2), представляющую собою переформулирование текста-источника. Но примеры переформулирования (а) – (с) не являются примерами перевода. Переводчик должен прежде всего переформулировать фразу-источник на основе своего предположения о возможном мире, описываемом этой фразой, и лишь потом он сможет принять решение о том, как ему переводить: (a1) Его подруге не удалось увидеть окно дома; (b2) Его другу не удавалось разглядеть окошко в банке; (c1) Его подруге не удалось увидеть окно поезда. Поэтому некоторые операции переформулирования, совершаемые по умолчанию, конечно, необходимы для того, чтобы «раздвусмыслить» слова в соответствии с контекстом (и с возможным миром), но этот момент исполняет служебную роль по отношению к моменту переводческому.

Тим Паркс (Parks 1997: 79) тонко анализирует отрывок из новеллы Джойса «Мертвые» из сборника «Дублинцы», где говорится о деликатных отношениях между супругами: муж подозревает, что у его жены была связь с другим мужчиной. Охваченный ревностью, муж обводит глазами комнату, пока жена спит рядом с ним:

A petticoat string dangled to the floor. One boot stood upright, ils limp upper fallen down: the fellow of it lay upon his side.

[«Шнурок от нижней юбки свисал на пол. Один ботинок стоял прямо; мягкий верх загнулся набок; другой ботинок упал» [197] *.]

Итальянский перевод Папи и Тадини гласит:

Il laccio di una sottoveste che penzolava a terra, uno stivale diritto, con il gambale afflosciato, accanto al compagno rovesciato su un fianco. ( Papi, Tadini )

[†«Шнурок нижней юбки, свисавший до земли; один сапог, стоящий прямо, с упавшим набок голенищем, рядом с другим, опрокинувшимся набок». (ит., Папи и Тадини) ]

Критика Паркса задерживается, в частности, на словах accanto («рядом») и rovesciato («опрокинувшийся»). Его истолкование текста заключается в том, что в первом сапоге, стоящем прямо, но с упавшим набок голенищем, муж видит самого себя, а в другом, по контрасту, – свою жену.

Использование глагола to lay («лежать») может оказаться симптоматичным, потому что в следующем абзаце этот глагол встречается еще дважды, причем именно для того, чтобы описать положение мужа и жены. Поэтому английский текст противопоставляет друг другу два сапога (посредством двух строго различных односложных глаголов – stood «стоял» и lay «лежал»), а итальянский перевод «намекает на некое единство, отсутствующее в английском». Кроме того, пассивное причастие rovesciato («опрокинутый») вместо глагола lay («лежал») «вызывает мысль о человеке или предмете, поваленном наземь или перевернутом», и звучит неуместно, поскольку он может быть верным по отношению к сапогу, но не подходит к жене.

Паркс сам первым отмечает, что в целом перевод Папи и Тадини вполне приемлем и не следует слишком настаивать на этих подробностях. Я решил заглянуть в перевод Франки Канконьи и обнаружил там следующее:

Il laccio di una sottana pendeva sul pavimento, uno stivaletto stava in terra per ritto, il gambale floscio ripiegato, e il compagno gli giaceva accanto su un fianco. ( Cancogni )

[†Шнурок юбки свисал на пол, один сапожок стоял на земле прямо, его мягкое голенище загнулось набок, а его спутник лежал рядом с ним, на боку. (ит., Канконьи) ]

Здесь решена проблема глагола lay («лежал»), но остается одна частность, общая для обоих переводов: когда английское fellow («парная вещь, пара») передается итальянским compagno («спутник, товарищ, компаньон»), в итальянском языке сапогу неизбежно приписывается мужской род (а слово stivale , «сапог», и без того мужского рода), тогда как английские слова fellow и boot («ботинок, сапог») рода лишены, и потому легче отождествить их с женой. Однако мне кажется интересным, что в переводе Канконьи stivale («сапог») превращается в stivaletto («сапожок»): не только потому, что при этом прибавляется некий намек на женственность, частично лишающий мужественности первый сапог, голенище которого завалилось на носок, но еще и потому, что женский сапожок, в отличие от голенища военного сапога, в верхней своей части, в upper (то есть в отверстии, куда сначала входит ступня), естественным образом раскрывается для шнуровки, из-за чего, если его развязать, его голенище может завалиться набок. Поэтому, чтобы сделать перевод обратимым в том, что касается «глубинного» смысла текста, нужно было бы передать этот текст более сжато, делая упор на самом существенном или же что-то добавляя. Вот почему я рискну предложить два решения: