Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Преамбулой послужила сага самого Бродского. Бродский рассказывает своему интервьюеру Волкову о встрече с заведующим славянским отделением в Queens College Бертом Тоддом. Он повествует свою историю, умолчав о предыстории, т. е. о том, что в обозримом прошлом Евтушенко оказал самому Бродскому услугу, порекомендовав его в Queens College , а теперь сам искал позиции в этом колледже.

Итак, Бродский описывает Волкову встречу с Бертом Тоддом, которая имела место на коктейль парти. «Я большой приятель Жени Евтушенко», – говорит Тодд Бродскому в качестве приветствия.

«Ну, вы знаете, Берт, приятель ваш говнецо, да и от вас воняет!» – отвечает ему на это Бродский от своего лица и заканчивает историю с Евтушенко такими словами: «И пересказал ему в двух или трех словах всю эту московскую историю. И забыл об этом». [210] Волков, С . Op. cit. С. 129. Но забыл ли он об этом или пожелал добровольно декларировать собственную амнезию? Как известно, амнезию нетрудно симулировать . Гораздо труднее опознать подделку в таком тонком вопросе, как аберрации памяти. Конечно, клинической амнезии обычно предшествует физическая травма, в то время как симулируемая амнезия есть исключительно продукт мозговой работы. Но так как наличие травмы не всегда можно установить с достоверностью, существует огромное количество экспериментов, целью которых является диагностирование симулируемой амнезии. И хотя результаты этих экспериментов разнородны и порой противоречивы, все исследователи, кажется, сходятся в одном: симулянты стараются преувеличить свои симптомы.

О чем же все-таки «забыл» Бродский? О том ли, что покрыл площадной бранью не только Евтушенко, но и первого встречного американца, который оказался профессором литературы? Или он забыл о том, что доверительно поведал «московскую историю» попранному им профессору? И нужно ли быть психологом, чтобы понять, что в наррации Бродского задействованы сильно преувеличенные симптомы в том смысле, который интересен психологам? Но если рассказ Бродского не заслуживает доверия, почему же не нашлось ни одного читателя «Диалогов», который бы усомнился в правоте истории?

В англоязычной культуре существует понятие суспенс недоверия ( suspension of disbelief ), которое было введено в обращение поэтом и философом эстетики Самуилом Тэйлором Кольриджем. По сути, Кольридж описывал феномен, известный каждому сказочнику, журналисту, киносценаристу и, конечно же, каждому писателю и поэту. С суспенсом недоверия Кольридж связывал желание сочинителя вызвать читательский интерес за счет внедрения подобия правды ( human interest and a semblance of truth ) в фантастический нарратив. Умелая инъекция подобия правды принуждает читателя, заметил он, отмести все, что вызывает сомнение, подвесив в воздухе свою способность выносить здравые суждения .

Психолог Норман Холланд предложил научное объяснение этого феномена. Когда мы слушаем (читаем) историю, смотрим фильм, наш мозговой центр настраивается на модус восприятия, при котором отключаются системы целенаправленного действия, а соответственно, и системы здравой оценки действительности. Мы начинаем верить, т. е. не подозреваем лжи. Чтобы этот процесс повернуть вспять, необходимо сознательное усилие.

Но как Бродский добивается этого суспенса недоверия ? И где в его рассказах он может быть выявлен?

В том же интервью с Волковым Бродский припоминает свой разговор с Евтушенко в нью-йоркской гостинице. Дело касается «московской истории», завоевавшей для Евтушенко прочную репутацию осведомителя. Евтушенко делает попытку, робкую, как я это вижу, уговорить Бродского отступиться от его версии.

«– Слушай, Иосиф! Сейчас за мной зайдет Берт, и мы пойдем обедать в китайский ресторан. Там будут мои друзья, и я хочу, чтобы ты ради своей души сказал Берту, что ты все-таки меня неправильно понял!

– Знаешь, Женя, не столько ради моей души, но для того, чтобы в мире было меньше говна… почему бы и нет? Поскольку мне это все равно…» [211] Волков, С. Op. cit. С. 131.

И дальше описывается волшебная трансформация Бродского из Брута, нанесшего оскорбление Берту Тодду вкупе с Евтушенко, в радетеля мирового добра:

«– Дамы и господа! Берт, помнишь наш с тобой разговор про Женино участие в моем отъезде?» [212] Ibid. и т. д.

Конечно, диалог мог быть описан более или менее верно, что подтверждает сам Евтушенко (и на основании чего Волков делает вывод, что оба поэта говорят «об одном и том же и пересказывают суть разговора приблизительно так же»). Но можно ли сказать то же о мотивах самого Бродского? Не иначе как продолжая симулировать амнезию, Бродский оставляет без упоминания тот факт, что просьба, с которой к нему обратился Евтушенко, была естественным продолжением его визита. Однако о том, кто кому нанес визит и с какой целью, мы не узнаем из рассказа Бродского. Подробности всплывают лишь в рассказе Евтушенко.

И выясняется, что Бродский пришел к нему в гостиницу в Нью-Йорке с повинной («Ты никогда не был в эмиграции. Ты не понимаешь, что волей-неволей начинаешь искать, кто виноват»). А следом поступила просьба о помощи. Бродский попросил Евтушенко помочь с визитом родителей в Америку.

Такова версия Евтушенко, которой отказываются верить. И парадокс заключается в том, что вопрос о том, кому верить, решается в том же модусе суспенса недоверия. Только этот суспенс оказался ангажирован лишь для интерпретации нарраций Бродского. А пожелай судьи над Евтушенко подключить свой когнитивный багаж, они бы заметили, что сам факт появления Бродского в гостинице, где жил Евтушенко, без приглашения подтверждает то, что Бродский категорически отрицает, а именно, что у него было к Евтушенко срочное дело. Срочным делом могло быть, как утверждает Евтушенко, предложение повиниться за клевету, вслед за которым последовала просьба о помощи.

И теперь мы подошли к кульминационному моменту драмы, коснувшейся, полагаю я, исключительно Евтушенко.

В качестве преамбулы вспомним, что Бродский уже парит в высших слоях стратосферы, а Евтушенко находится в поисках работы. Выбор Евтушенко падает на Квинз-колледж, в который он когда-то устрaивал Бродского. Однако именно в Квинз-колледже работает приятель и переводчик Бродского и конкурент Евтушенко некий Барри Рубин. И Бродский топит кандидатуру Евтушенко. «Чего не сделаешь ради дружбы?» Так рассуждают телекомментаторы этой истории.

Но что же делает «ради дружбы» поэт и нобелевский лауреат Иосиф Бродский?

За спиной Евтушенко он оповещает администрацию Квинз-колледжа, что претендент на профессорскую должность является автором стихотворения «Свобода убивать», в котором есть строки, оскверняющие американский флаг. Вот и решайте, может ли предатель Родины занимать преподавательскую должность? Буквально письмо Бродского выглядело так: