Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Конечно, Джованни Буттафава не могло быть известно, что приглашения из Израиля не посылались наугад. Их нужно было запрашивать. А придумав историю с многочисленными приглашениями, Бродскому ничего другого не оставалось, как положиться на свою способность к вымыслу, которой он, как известно, обладал. Но даже в этой вымышленной истории не было упоминания о Евтушенко. И это понятно. Бродский не связывал свой визит в ОВИР с таможенной историей Евтушенко, ибо, как поведал нам Венцлова (см. сноски 195, 196), не поверил ни Рейну, ни Евтушенко.

Мне напомнят о случайной фразе, брошенной Бродским: «А может, тут и что иное». Что если Бродский, скажут мне, чего-то недоговаривает в разговоре с Венцлова? Не исключаю. Например, в его «тридцатый (sic!) день рождения, последний день рождения вместе с родителями», о которых он упомянул в разговоре с Буттафавой, Томас Венцлова записывает такой разговор: «24 мая. Слегка помолчав: “Страшно подумать, сколько стукачей бродит вокруг дома, не говоря уже о тех, кто внутри”.

Внутри было около тридцати человек, среди них Еремин, Охапкин, Битов (я видел его впервые) <���…> ну, разумеется еще Ромас, Чертков, Рейн, Маша Эткинд. Я избрал компанию дальше от Иосифа. Он, кстати, сразу присел к телевизору и стал смотреть какой-то матч». [199] Венцлова, Т. Op. cit. P. 413.

К слову сказать, наши обычаи того времени немногим изменились со времен Пушкина. Когда Пушкин «собрался на Кавказ, т. е. рассуждал в тесном дружеском кругу, между лафитом и клико: рвануть – не рвануть, дадут за самоволку по шапке – не дадут, то тесный кружок, допив клико, разъезжался стучать». [200] Лурье, С. Op. cit. С. 12.

Беседуя с Буттафавой, Бродский сделал одно упущение. Он забыл сообщить о своих ощущениях от вида соотечественников в ОВИРе. Но этот пробел возместил Томас Венцлова, записав в свое время в дневник:

«2 июня. Он только что вернулся из Москвы, где бегал по посольствам и учреждениям. В посольстве Нидерландов менял сто рублей на сто восемь долларов. “Лестница напоминает черный ход любого московского дома: потом холл, как в коммунальной квартире, и окошечко. Кто-то, кому разменяли меньше, чем ему хотелось, разбил стекло, поэтому окошечко закрыто фанерой. За ним сидит российская дама и фанеру время от времени приподнимает. Тут же разговоры моих соотечественников. Хочется выйти на улицу и сблевать от всего этого”». [201] Венцлова, Т. Op. cit. С. 414–415.

Но «хочется» ему, т. е. Бродскому, не только этого. Еще хочется завоевать Запад и «стать мифом», каким он считает себя в России. Желание это уже рвется наружу, принимая, вполне по Фрейду, форму отрицания.

«2 июня. “Там я не буду мифом. Буду просто писать стихи. И это к лучшему. Впрочем, хочу получить возможность – пускай бесплатную – поэтического консультанта при библиотеке конгресса, чтобы досадить здешней шайке”», [202] Ibid . C. 416. – записывает мысли Бродского аккуратный Венцлова. И не исключено, что из соревновательного духа с Евтушенко, а потом уже, как увидим, с Пушкиным, Бродский решил включить в свое «поэтическое наследство» «донжуанский список»: «примерно восемьдесят дам». [203] Ibid. C. 415.

И во всех этих мечтах, планах и предвкушениях Евтушенко оставался занозой. Как с ней быть?

«Проходит год или полтора, и до меня из Москвы доходят разговоры, что Кома Иванов публично дал Евтуху в глаз, потому что Евтух в Москве трепался о том, что в Нью-Йорке к нему в отель прибежал этот подонок (курсив мой. – А. П .), Бродский, и стал умолять помочь его родителям уехать в Штаты. Но он, Евтушенко, предателям Родины не помогает. Что-то в таком роде. За что и получил в глаз». [204] Волков, С. Op. cit. С. 131.

«Разговоры», т. е., конечно же, слухи вперемешку с домыслами записываются на магнитофон Соломону Волкову. Волков принимает их на веру и публикует в «Диалогах». Однако в том, что становится достоянием публики, уже не слухи. Бродский цитирует Евтушенко, приписывая ему холуйскую позицию из словаря прислужников Генсека. И именно в словах, приписываемых Бродским Евтушенко, таится замысел клеветы. Начнем со слова «подонок». Не каждый с легкостью произносит такое слово. Но если оно заимствовано, то заимствовано как раз из расхожего словаря самого Бродского. [205] Приведу рассказ Бродского о том, как его отец защищал сына перед советом учителей. «Учителя в свою очередь набросились на него за то, что он защищает такого подонка, как я, на что он ответил: “Ну, что вы хотите, ведь это же по Брему известно, что родители защищают своих детенышей”». Интервью: Рейн, Е . Человек в пейзаже // Журнальный зал русского журнала «Арион». 1996. № 3. А фраза «предателям Родины не помогаю» есть даже не заимствование, а цитата, но не из Евтушенко, а из темных глубин подсознания того, кто цитирует. Припомним, что, уверяя Генсека в своем патриотизме, Бродский намекнул на отсутствие оного у Евтушенко (см. сноску 174). И фраза, приписанная Евтушенко: «предателям Родины не помогаю», – есть всего лишь вариант оригинального наговора Бродского в письме к Генсеку.

Моя версия, разумеется, требовала проверки, и я набираю номер телефона Евтушенко. «Имел ли место в Вашей жизни такой инцидент с Комой Ивановым?» – «Первый раз слышу», – говорит мне Евтушенко в ответ, а потом, в продолжение разговора, добавляет: «Я потрясен», и просит меня выслать ему текст «рассказа» Бродского, что я и делаю. Мой разговор с Комой Ивановым закончился обещанием написать об этом самому. Пока этого еще не случилось.

Но какую, собственно, роль выполняет во всем этом Соломон Волков?

Понятно, что он уже расстался с жанром, объявленным в заголовке книги. Следуя Фрейду, он хранит молчание, дав «собеседнику» выплеснуть все потаенные мысли без неуместной цензуры. И «собеседник» их выплескивает, удерживая лишь те или иные мотивы и блокируя память в тех или иных случаях. Но какую задачу ставит перед собой Волков? Ведь он не берет со своего собеседника слова, как это делал Фрейд, быть честным, т. е. не пропускать того, что может показаться ему так или иначе неприятным. А между тем, будучи автором книги, Волков все-таки должен нести ответственность за свою публикацию. А если это так, может быть, он все-таки потрудился спросить у Евтушенко и Комы Иванова, насколько правдоподобна эта история? Хотелось бы верить, что он имел все намерения это сделать, но случай не представился.

Но вот наконец Евтушенко пожелал дать Соломону Волкову публичное интервью. Случай все-таки представился. Сейчас это интервью записано на киноленту, и все вопросы Волкова стали известны кинозрителю. Но инцидент, описанный Бродским, который так нуждался в проверке, не был даже затронут.