Борис Парамонов - Бедлам как Вифлеем. Беседы любителей русского слова

И. Т. : А нам, бедным школьникам, всё втолковывали и разъясняли образы Татьяны русской душою и лишнего человека Онегина.

Б. П. : Да и сейчас толкуют и разъясняют. Вообще литературу в школе надо не объяснять, а просто читать. На уроках чтения показывать красоту и строение текстов.

И. Т. : Все это, конечно, очень далеко от сегодняшней школы, даже и высшей, не только средней. Преподавание литературы все еще кустарное занятие. Но и другой вопрос закономерно поднимается: а можно ли такое преподавание сделать научным? Шире: возможно ли литературоведение как строгая наука? И в связи с этим – научен ли сам Шкловский? Сделал ли он из литературоведения науку?

Б. П. : Мне вспомнился забавный диалог из американской комедии. Два жулика разговаривают. Первый говорит: ты мне доверяешь? Второй: если сказать дипломатично – нет. Так и с литературоведением как наукой. Методы могут быть сколь-угодно научными, но ими сам предмет исследования, то есть литература, не охватывается.

Шкловский, что называется, поверял алгеброй гармонию. Между тем по натуре своей он был не Сальери, а, скорее, Моцарт. Так я и назвал одну мою статью о нем: «Моцарт в роли Сальери». Пересказывать эту статью уже незачем, приведу только одну цитату из нее: это из книги Бориса Михайловича Энгельгардта, замечательного ученого, умершего в ленинградскую блокаду. Вот что он писал в книге 1927 года «Формальный метод в истории литературы»:

В формализме мы наталкиваемся не на границы данного метода, а на границы самой науки. Формализма не приемлют, потому что в современных науках о духе (в терминах Риккерта), в отличие от современного естествознания, все еще господствует алхимический подход. К формализму как литературоведению, как к отрасли наук о духе относятся так же, как прежние натуралисты относились к новому естествознанию. Современное естествознание, за исключением нескольких чисто описательных наук, далеко отошло от конкретного явления. Оно безжалостно кромсает, режет и расчленяет живой и целостный факт, изучая в изолированном виде составные его элементы: чем чище и полнее изоляция, тем для него лучше.

Произведение искусства – всякого, не только литературы – являет пример целостного духовного явления. Предмет искусства именно «алхимичен», его не разложить аналитическими методами. А Шкловский, формалисты вообще хотели, пытались сделать литературоведение наукой. Они многое поняли и открыли в литературе, объяснили многое раньше непонятое. Но если б можно было до конца понять художественное произведение тем или иным методом, – тогда можно было бы тем же методом его создать, сконструировать, вывести из небытия. А это уже утопия. Искусство создается целостным духом, или, как сказали бы в старину, гением. Гений – это разум, действующий как природа, говорил Кант. И он же говорил: я могу постигнуть движение звезд, но не в силах самостоятельно создать малейшую травинку. А искусство, как известно, не на небе, а в траве, по словам Пастернака.

Нет правды о цветах, есть ботаника. Формализм – это ботаника. А Шкловский помимо этого был еще и цветком.

Б. П. : Невеселая судьба была у Булгакова. Он опубликовал при жизни и поставил на сцене едва ли половину своих работ. Роман «Мастер и Маргарита» появился в печати только в 1966 году, двадцать шесть лет после его смерти. Так же и незаконченный «Театральный роман». Из пьес долго шла лишь «Дни Турбиных». Спектакль был снят, продержавшись всего один сезон в репертуаре Московского художественного театра, но спустя несколько лет, в 1932 году, возобновили после личного распоряжения Сталина, полюбившего этот спектакль.

И. Т. : Известно, что Сталин посетил этот спектакль четырнадцать раз, а Николаю Хмелеву, исполнявшему роль Алексея Турбина, сказал: мне даже ваши усики снятся.

Б. П. : Да, эта тема – Булгаков и Сталин – чрезвычайно интересная, можно сказать основная и в жизни, и в творчестве Булгакова. Вот мы и поговорим о ней сегодня, не торопясь и со вкусом. Роман «Мастер и Маргарита» – о тайной, так сказать, интимной связи художника с Дьяволом – главная вещь Булгакова. Но при жизни он прославился другими своими сочинениями. Он публиковался всего несколько лет, начав в 1921 году газетными фельетонами и мелкими рассказами, написав их довольно много.

И. Т. : В любом разговоре о Булгакове принято упоминать, что он работал в железнодорожной газете «Гудок», в которой начинали многие звезды советской литературы – Катаев, Олеша, Ильф и Петров.

Б. П. : В «Театральном романе» его герой-писатель, вспоминая свою газетную работу, говорит, что он ее ненавидел. Что касается самого Булгакова, то известны его слова, что он тратил на эту работу не более получаса рабочего времени. Так что никакой школой «Гудок», скорее всего, не был, это советский миф. Гораздо важнее, по-моему, тот факт, что Булгаков сотрудничал в сменовеховской газете «Накануне». Эта эмигрантская газета выходила в Берлине, но в начале двадцатых годов имела филиал в Москве, тогда это еще было возможно. Ее издавала группа эмигрантов, провозгласившая курс на примирение с советской властью, ратовавшая за возвращение в СССР. И вожди этой группы действительно вернулись. Посадили их не сразу, а несколько погодя, уже в тридцатые годы. В общем, за что боролись, на то и напоролись.

И. Т. : Одним из немногих, кто избежал печальной участи, был Алексей Толстой, выведенный и высмеянный Булгаковым в «Театральном романе» под именем Измаила Александровича Бондаревского.

Б. П. : Эта газетная поденщина давала Булгакову какой-то заработок, да и перо упражнял, но серьезная работа шла не там. Он в эти годы написал роман «Белая гвардия», частично опубликованный в журнале «Россия», и несколько острых сатирических вещей – «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Дом 13 – Эльпит-Рабкоммуна». Эти вещи даже отдельным сборником вышли.

И. Т. : В сборнике, названном по первой вещи «Дьяволиада», был еще рассказ «Китайская история» и осовремененные «Похождения Чичикова» – Чичиков в советской России. На литературных вечерах Булгаков всегда этот текст читал с громадным успехом.

Б. П. : Я эту книгу держал в руках и читал, раритет такой, сохранившийся до моих времен, в шестидесятые годы. Когда потом прочитал нелегально ходивший сборник «Из глубины», то статья Бердяева «Духи русской революции» сразу напомнила об этой юмореске Михаила Булгакова. Бердяев там писал, что советская социалистическая экономика – реализация сценария «Мертвых душ». Он имел в виду, конечно, эпоху так называемого военного коммунизма, потом, в тридцатые годы, в эпоху пятилеток, другая модель уже действовала в советской экономике, но Павел Иванович вспомнился уже в постсоветские времена, со всеми этими долговыми аукционами, олигархами и прочими реалиями – или фантомами. Фантомы и были реалиями, а это и есть Гоголь.